
Брат Кузьма
От редакции: Предлагаем Вашему вниманию материал В.Шленкина, получивший первую премию в рамках конкурса статей – 2016 “Христианского мегаполиса” в тематическом разделе “Церковь и культура”.
От автора: Фактически все, что написано в этих коротких рассказах, взято из жизни. Имена, конечно, изменены. Событиям дан определенный комментарий. А выводы должны напрашиваться сами. Эти части сначала появлялись в моем блоге. Теперь пришло время опубликовать их для более широкой аудитории. Если кто-то найдет в этих зарисовках церковно-приходской жизни какой-либо резонанс, это будет на ответственности самого читателя.
Часть 1. Кузьма
Было утро. Пресвитер Кузьма переминался перед церковью и внимательно, будто в первый раз, разглядывал здание: свой «рукотворный храм». Достав из внутреннего кармана своего потертого замшевого пиджака шелковый платок с вышитой на нем буквой “К”, он начал долго и пронзительно сморкаться. Служение должно было скоро начаться, и Кузьма решил предусмотрительно прочистить свой нос ещё до начала богоугодного собрания.
Солнце разогревало задумчивое лицо «служителя алтаря», и в порах красного носа старца постепенно заводились крошечные капельки пота. Яркие лучики ослепляли Кузьму. Особенно раздражало глаза старца яркое отражение на новой жестяной поверхности крыши, той самой, на которую церковь всю зиму старательно собирала деньги. Церковный дом строился Кузьмой семь лет, и его ремонт был закончен совсем недавно. Посетитель мог найти в нем место для репетиций хора, трапезную, братскую и, конечно, просторное помещение для собрания человек так 500. Именно на 500 человек у Кузьмы «хватало веры». Если помещение есть, полагал пресвитер, значит, есть люди. Нет помещения, людей нет. Здание смотрелось грандиозно. Хотя власти города N разрешили Кузьме построить такую «кафедральную» из красного кирпича буквально на обочине города, Кузьма был горд – любой подъезжающий автомобилист к городу N не мог не заметить ДОМ – место для молитвы всех народов. А ведь среди них могут быть и потенциальные прихожане церкви!
Кузьма гордился этим строением как своим детищем. Его независимо друг от друга строили двенадцать спонсоров! Они даже не ведали о своем существовании. Каждый раз, когда приезжала очередная организация, Кузьма давал руководителю слово, а потом долго водил их по подсобным помещениям, причитая, как много еще нужно достроить… Иностранцы приезжали как миссионеры, а в церкви Кузьмы кончали как гастарбайтеры. Кузьма понимал вкус церковной политики и считал, что проект того стоит. Над входом громоздилась мраморная доска с надписью “Дом молитвы”, в то время как из углов торчали белые шпили. В центре были установлены изящные башеньки, а на внешних стенах выступали буквы небольших отрывков из Священного Писания, которые по ночам освещались из прожекторов снизу. Конечно, здание было увенчано основной башней, на которую Кузьма однажды хотел приделать не только крест, но и часы. Однако не хватило денег. Пришлось выбрать что-то одно и Кузьма, конечно, выбрал крест. Вообще, это было по-библейски. Лестница была замощена красивым серым камнем, а вокруг храма был разбит небольшой парк, где сестрички выгуливали своих отпрысков – будущее поколение кузьминской церкви.
– Это ли не величественный дом, который построил…! – подумал Кузьма, но потом почему-то вспомнил царя Навуходоносора и молча поплелся в братскую.
В церковной канцелярии действительно находились «братья»: проверенные близкие и дальние родственники Кузьмы. Два сына из пяти были дьяконами. Дочь была замужем за новообращенного. Однако ее муж не остался не у дел; ему отвели свое место в династии Кузьмы. Зятьку доверили звуковую систему и пульт для надлежащей озвучки проповедника и хора. Дьяконское звание ему еще предстояло заслужить, хотя уже прошло три года. Довольный Кузьма, став дедушкой еще одного внука, начал уже подумывать о «социальном лифте» и на его счет. Пресвитер чесал затылок, в мыслях припевая: «Может, в следующем году, может, так в другом году, я его эдак рукоположу…»
Кузьма посмотрел на сыновей. Федор и Елисей уже давно «в служении» – занимаются отделом «внешних церковных сношений». Парни были искренние. Однако никто особо проповедовать не стремился, бо не было харизмы. Если они и выступали за кафедрой, то все заканчивалось чтением Псалма и краткими размышлениями в форме простых предложений: «Как удивительно и чудесно говорит Давид…» Поэтому Кузьма решил, что сыновья будут развиваться в другом поприще, но при церкви. Рядом с храмом они держат бокс и ремонтируют автомобили. Елисей более-менее владеет английским и ищет спонсоров для других проектов пастора. И для авто-слесарного дела, конечно. Что происходит с деньгами и как они расходуются, знает другой брат: родной брат Кузьмы, по совместительству бухгалтер, который, как библиотечный паук, хранит тайну церковного баланса. В церкви три кассы: “черная” – для Кузьмы, “серая” – для узкого круга руководящих братьев и “белая” – для государства и остальных церковных голов.
Кузьма отмахнулся от глубоких дум. Надо готовиться к проповеди и назначить еще двух проповедников.
– Кому бы поручить сегодня Слово? – думал он. – Только не Василию, – прогнал невеселую мысль пресвитер. На прошлой неделе к Кузьме подошли уже три старицы, которым понравились его две последние проповеди. Василий приехал из какого-то библейского колледжа, устроился в городе на работу и, как назло, пришел именно в ЕГО церковь. Кузьма уже видел грозное будущее: – Сегодня они хотят, чтобы я ставил его на проповедь. А завтра они пожелают, чтобы он стал дьяконом. А потом что? Пресвитером? Хорошо. А затем? Затем старшим пресвитером, да еще и по области? Кузьма, как никто другой, понимал, что кафедра – это “социальный трамплин”, место для раскрутки и реализации проповедника. Поэтому, если что-то в церкви и нужно стеречь, кроме кассы, так это доступ к святому святых – к кафедре!
Подобные перспективы – сознательно стать «промоутером» Васи – представлялись Кузьме совершенно нежелательными. Более того, абсолютно несправедливыми! Эту церковь основал его дед. Потом его дело продолжил отец Кузьмы. Все хозяйство висело на Кузьме, не говоря уже о том, что он также старался пещись и о Слове Божьем. Кузьма выдавал гуманитарку: макароны и тушенку. Без его ведома никто не мог даже помыть полы. И, хотя его дети явно были обделены талантами, а некоторые вообще ушли в мир, Кузьма с надеждой смотрел на внуков. Василию же наш главный герой уже давно хотел сделать предложение, от которого никто не может так просто отказаться: ехать и открывать новую церковь. Тем более, был уверен старик, этот прием с молодыми, напористыми и талантливыми проповедниками всегда срабатывал на все 100 процентов. После служения Кузьма собирался предложить Васе ехать в отдаленное село и там начинать новую общину. А пока Василий, ничего не подозревая, сидел в братской и широко улыбался до ушей, терпеливо дожидаясь своей очереди на проповедь. Однако сегодня ему проповедовать не суждено.
– Ну-ка, – прокашлялся Кузьма, – Петрович, ты сегодня проповедуешь!
– Так я ж не готовился!
– Ничего, скажи-скажи что на сердце лежит! Ну, прочти Псалом, помолись. Ты что, прям как неверующий? Дух дышит, где хочет. Неужели сказать нечего? Или вчера с женой поссорился?
– Да что ж ты, нет, конечно.
– Ну вот и скажи слово. У тебя еще пять минут есть подготовиться.
Далее Кузьма начал деловито искать глазами второго кандидата. Василий приосанился, так как проповедовать он хотел, как никогда. Однако взор Кузьмы величественно поплыл дальше и остановился на брате Тимофеевиче: “Тимофеич, Слово скажешь?”
Тимофеич был просто в восторге. «Говорить слово» он тоже любил. Хотя делал это жутко скучно и монотонно. Тем не менее, проявлять явную визуальную готовность учить и проповедовать словеса Господни он считал, в отличие от Василия, чем-то нецерковным. Раб Божий должен быть скромен. Может быть, более, чем. Тимофеич уже давно заметил, что витиеватые высказывания на тему богословия и даже случайное использование слова «эсхатология» всегда вводят Кузьму в ступор, из которого он почему-то долго не может выйти. Тимофеич притупил глаза и смущенно улыбнулся:
– Эх, думал, Кузьма, отсижусь сегодня, кого-то помудрее послушаю, пропитаюсь молоком… Ну что ж, с Божьей помощью послужу как могу.
– Ну вот и все! – обрадовался Кузьма, потирая руки, – я потом закончу. Препоясались, и вперед! Послужим народу Божьему.
Василия накрыла невидимая ударная волна. До двух ночи он готовил конспект, однако проповедовать ему сегодня не пришлось. Спускаясь по лестнице вниз в собрание, он, конечно, не подозревал, что Кузьма задумал для него миссионерский проект: торжественно предложить ему ехать в другое село, а там и выполнять со всем знанием дела Великое поручение.
В это время уже пел хор. Собрание, встав, приветствовало служителей. Некоторые пребывали в умилении: вот они, наши старшие братья, служители Божьи! Даже некоторые старушки, которым положено было сидеть, опираясь локтями, приподнимались с сидений. Поднявшись на возвышение, руководящие братья сели на стулья, и Кузьма поднялся на кафедру. Прокашлялся и посмотрел в зал.
На балконе сидела молодежь. Некоторые спешно выключали телефоны. Тут были все родные лица: дети и внуки. На первых рядах разместились старицы. Он знал их всех поименно. Многие не смогли прийти, однако служитель со всякой регулярностью посещал их с Трапезой Господней на дому. Многие из стариц, которые не могли приходить в собрание, уже давно переписали свою собственность на пресвитера. У Кузьмы шесть детей, и каждого надо устроить. «Как прекрасно быть братьям вместе», – подумал Кузьма и протер пропотевшее лицо и очки тем самым шелковым платком с вышитой красными нитками буквой «К». Обхватив своими грубыми рабочими руками вырезанную из красного дерева кафедру, он воскликнул голосом святого мученика: «Встанем и помолимся, братья и сестры!»
Часть 2. Искусство проповеди
Брат Кузьма проповедовал всегда с чувством. Чувство – незаменимый элемент его лебединой песни, когда Кузьма в особых местах переходил на воздыхания, а порой для удержания внимания паствы, чуть ли не на фальцет. В особенности это случалось тогда, когда он поднимал свой пухлый палец вверх и строго спрашивал, «А что нам говорит ГаспОудь?». И как заключение: «Дорогая душа, близок час…», – воздыхал пресвитер и искал глазами особо впечатлительных индивидуумов, т.к. сонные глаза некоторой части молодежи на балконе серьезно колебали веру Кузьмы в свою собственную проповедническую миссию.
Кузьма не был автором своей гомилетической традиции. Как говорится, «как проповедовал один брат, о котором мы знали от моего деда, и как это мне объяснял мой отец…». Еще со словесным молоком прежних проповедников он костным мозгом усвоил, что несколько мыслей можно выразить не двумя-тремя словами, а сорокаминутной проповедью. Исторических особенностей текста, сопровождающих почти каждый библейских пассаж, Кузьма, конечно, не знал, да они его и не интересовали. Вчера братские посиделки закончились в 22.00, и для подготовки проповеди у него просто не было времени. А нынешняя речь сформировалась у него по дороге за рулем, закончившись пара-минутными размышлениями перед собственной молельней. Поэтому, Кузьма решил проповедовать о храме Соломона. Мысль была проста даже для мальчишки с воскресной школы: мудрый Соломон, как опытный пастырь своего народа, отстроил для Израиля роскошное здание – красноречивый признак благословений царя. Кузьма такой параллелью был весьма доволен: «Ну чем я не Спержен?». Эту главную мысль он доводил до своих церковных овец при помощи своеобразного русско-евангельского мидраша: «Как это было при Соломоне во время строительства храма, так и в наши дни…». Одну и ту же мысль Кузьма для цементирования в головах общины повторял три-четыре раза. И так все полчаса. И сейчас он вторил:
“И как Господь благословил Соломона?” – вопросительно, как отец на детей смотрел Кузьма, – Как Он вознаградил его за поиск мудрости? – выразительно вопрошал паству пресвитер, сверля их своими глазами, – Как Он явил свое богатство иудейскому царю?” – развел он руки…
Дело в том, что таких повторяющихся пассажей в речи любого проповедника в церкви нашего основного персонажа было много. Если их всех можно было бы изъять из речи, выступление Кузьмы сократилась бы в два раза. Но без таких семитских параллелизмов проповедовать ему было, мягко говоря, сложно. Цемент встал и парадигма, так сказать, оформилась. Такова была его традиция и, более того, она помогала ему одновременно продумать свою дальнейшую мысль на два – три шага вперед, т.к., как мы помним, Кузьма редко готовился к выступлениям. Библейскую школу ему заменили заметки проповедей отца, которые он наспех разбавлял иллюстрациями из собственной жизни. Чаще всего, семейной.
Когда отец шести детей в начале своей карьеры проповедника начал прибегать к очередной иллюстрации для проповеди из семейной жизни, кто-то из сыновей мог от неожиданности крякнуть, а единственная дочь становилась пунцовой. Потом дети привыкли и махнули рукой. Те сыновья, которые остались в церкви, перестали обращать внимание на это и лишь иногда, снисходительно улыбаясь, смотрели по сторонам: ну, что тут ожидать от папаши? Потом, прослушав трехдневный семинар по гомилетике у американцев, Кузьма стал поправляться, и перед началом пересказа одной из семейных историй, полной драматургии и, разумеется, особенным образом представляющей Кузьму в ипостаси умудренного годами жизни старца, некоего распираемого от духовности мужа веры, пресвитер спрашивал разрешения у Федора и Елисея. Те лишь одобрительно махали руками: чего этим перлам пропадать в памяти семейных архивов?
В церкви Кузьмы были и такие проповедники, чей проповеднический стиль характеризовался своей особой неудобовосприимчивостью. В течение всей проповеди они пронзительно кричали. Размахивая и сотрясая Библией, они неизменно проповедовали на тему покаяния и редко – о любви и прощении. Были и “сырые проповедники”, которые, то и дело, пускали слезу и сморкались в платок. Среди особой категории церковных кумушек все они имели высокую котировку, как и церковный рейтинг. Их стиль многими объяснялся особой духоносностью и даже молитвенностью. “Кашу маслом не испортишь”, – считал Кузьма, но и злоупотреблять ими он не собирался.
Вообще, ему было непросто угодить всем тем, кто скрывал и не скрывал свой проповеднический талант. Церковь была сравнительно небольшой, но и нельзя сказать, что маленькой. Кафедра для многих была, в некотором смысле слова, средством мастерить способности трибуна. Для особо одаренных она еще была и средством для начала активной церковной деятельности, когда начинающий проповедник мог не только засветиться и стать узнаваемым, но и обнародовать свою избирательную программу, некую совокупность церковных и богословских взглядов. Именно такие братья становились угрозой для церковного статуса-кво, порядка, некой чинности, которая была своего рода философией Кузьмы, краеугольным камнем понимания им церковной жизни. Подстричь им крылышки, как мы уже упоминали в случае с Василием, было несложно: в один прекрасный день пресвитер по каким-то причинам переставал их приглашать на кафедру. Объяснял это Кузьма весьма просто: и так слишком много желающих, весь месяц уже расписан вперед, они проповедуют очень сложно, на них жалуются влиятельные церковные матроны и пр.
Собрание в церкви Кузьмы не могло обойтись без творческих номеров и свидетельств. Гвоздем богослужения чаще всего были стихоплетство. Чтецы стихотворений были уверены, что их творчество продиктовано Духом Святым, хотя многие рифмы отдавали банальным: “любовь-кровь, вместе-двести…” Определенных стихоплетов редактор церковной газеты каждое воскресенье старательно избегал, как взломщик – полиции Лос-Анжелеса. Все они требовали публикации своих «нетленок», которых у него в столе были пачки. Сказать им, что у Святого Духа намного лучше литературный вкус, означало бы поколебать их веру.
Собрание уже подходило к концу и наступило время молитв. Это был особый момент для тех стариц, которые ждали своего “звездного часа” в течение всего богослужения. Когда ведущий воскликнул: “Помолимся”, все они, как спортсмены, устремились вперед со старта. Перебивая друг дружку, они истово молились о своих нуждах, перечисляли подробности болезней, всячески вспоминая милости Господни, которые позволили им стойко, с верой пережить все невзгоды и испытания недели. Кто-то умудрялся лихо пересказывать подробности своего благовестия у подъезда другой пожилой кумушке. Зачем-то звучали по памяти библейские истории, начиная с Бытия до Апокалипсиса Иоанна. Многие пытались превзойти друг друга в пафосности, подчеркивая таким образом свою набожность. Молодежь в это время чувствовала себя весьма уныло: доставала айфоны и слала друг другу sms-ки. Старицы под конец старались ускориться, как на финишной прямой, и успеть пропеть свой молитвенный памфлет, т.к. братья весьма ограничивали количество молитв. Отсюда и какофония, когда после одной завершенной молитвы, молиться начинали сразу две сестры и так, что в течение некоторого времени ни одна другой не уступала. Отступала, по-видимости, не самая смиренная, а, скорее, наиболее благоразумная. Когда полнота молитв совершалась, ведущий собрания перебивал ансамбль молитвенников-профессионалов, пользуясь весомым преимуществом – микрофоном, и он громко давал понять, заканчивая последним, что старицы должны теперь сложить свое духовное оружие.
«Все должно быть чинно», – считал Кузьма, сдерживая водопад харизматической энергии своих страстных приверженец. После очередного гимна в зал с мешочками для сборов выходили «старички-подосиновики», которые до призыва к пожертвованиям в полудреме дожидались окончания собрания. Все были довольны: собрание завершается, и все уже c предвкушением вообразили приближающийся обед.
Собраний в церкви Кузьмы было два. На утреннем общении собиралась церковная элита. На таком служении в десять часов утра могли проповедовать только руководящие братья, приглашенные проповедники из других городов, а также спонсоры. Когда Василий, о котором мы уже говорили, появился в первый раз в церкви, он почувствовал себя своего рода местной дворняжкой на фоне породистых догов, которые вели свои родословные чуть ли не от начала самих основателей евангельского движения в городе N. Многие имели свой бизнес. Как правило авто-сервис. Кто-то управлял магазинами, салонами и пр. Перед церковью парковались серьезные авто. Сам Кузьма ездил на «миссионерском танке ТТ», т.е. Land Rover, купленном на деньги американских братьев. Как объяснял всем Кузьма, все это было исключительно для церковной миссии: встречать братьев, отвозить братьев, отвозить гуманитарный груз и пр. На этом «братовозе» пресвитер совершал посещения, а порой действительно отвозил различные предметы: то ли гуманитарку, то ли макароны или тушенку для летнего христианского лагеря.
Часть 3. Вася
Утро. Очередное воскресенье в церкви Кузьмы. Немногочисленные прицерковные постройки оставляют на асфальте строгие силуэты теней. Во дворе многочисленные лужи, словно свечи, зажигаются огнем солнечных лучей, ослепляя спешащих в воскресную школу детишек. Зачирикали птицы. Калитка, которую сторож предусмотрительно открыл заранее, постепенно начинает все больше и больше поскрипывать, когда первые прихожане начали появляться в церковном дворе, а потом исчезать за полумрачными дверьми храма. Наступало очередное богослужение. Пожилые прихожанки в старомодных шляпках, словно копии королевы Великобритании, начали постепенно занимать свои места. Некоторые скамейки были еще пусты. Их владелицы приходили чуть позже, не боясь, что места премиум-класса окажутся занятыми. Сиденья были подписаны. И если кто-то непредусмотрительно смел их занять, такой человек сразу заслуживал неодобрительное “шу-шу-шу”.
Во дворе появился Василий. Уже по привычке он направился в братскую, где собирались “ответственные братья” – столп и основание команды Кузьмы. Когда Вася в первый раз оказался в его церкви, он ничего не подразумевал о существовании церковного церемониала приветствия, в чьей «библейскости» никто не сомневался со дней основания общины. Протянув руку и наклонившись для братского объятия, Вася сразу почувствовал, что его губы касаются чьих-то других, чужих губ. Вася был в панике. Однако причмокивания, т.е. лобзания, раздавались повсюду, и Вася не мог обвинить конкретного брата в нечестивом поведении. В следующий раз Вася для приветствия, как бульдозер, протягивал вперед руку, которая тормозила натиск стремительной братской любви. Такая обособленность для консерваторов из «гнезда» Кузьмы не была удивительной. Многие молодые люди в церкви достаточно вяло и без восторга реагировали на попытки старшего поколения «прилобзать» их. Однако, наряду с другими чертами Васи, все они становились для братьев как кость в горле, когда кто-то пытался сформулировать вопрос: «наш брат» Вася или нет.
Чаще всего понятие «наш брат» открывало в социально-психологическом отношении определенные перспективы для человека. Он чаще появлялся за кафедрой, индекс его упоминания другими братьями значительно увеличивался, ему доверяли важные церковные поручения и пр. Вася, однако, за все свое время «нашим братом» не стал. Намедни Кузьма предложил ему возглавить новую церковь, которая находилась в сорока километрах от города. К удивлению и радости Кузьмы, Василий согласился. Но были проблемы, которые Вася как раз-таки пришел обсудить с «ответственными» и «старшими». Вася, между прочим, сам прекрасно понимал, что в церкви Кузьмы ему вряд ли что-то светит. Расстраиваться по этому поводу он был не намерен. Да и не вливают “новое вино в старые мехи”. Тем не менее, Вася стал вести себя чуть нахальнее (в смысле, более прямолинейно).
Перед ним сидел брат Дмитрий, который возглавлял некую церковную миссию «До края земли». Правда, поле его деятельности, как правило, распространялось на пару сел. На запад в то же время шли отчеты, что Дмитрий, мол, покоряет уже Вселенную. Повесив одну ногу на другую, он с важностью понтифика промывал косточки одной сестричке, которая в субботу раскрыла ему ряд своих семейных проблем. Подцепить какую-нибудь сплетню в качестве очередной темы было несложно. Обычно она начиналась словами: «Братья, тут нужна ваша мудрость…» или «у меня есть молитвенная нужда», и завязывался длинный «рассказ»: местные мудрецы с любопытством втягивались в подробности какой-нибудь церковной интрижки.
Слышать это Васе было противно. За десять минут до начала собрания они перетирали кости своим членам церкви, вместо того, чтобы разбирать те или иные места Писания. И когда брат Дмитрий заговорил на тему эсхатологии Вася его перебил:
– Вы на самом деле верите, что Христос вскоре придет?
– А что, брат, ты не веришь? Мы всегда, кстати, призываем души грешников выходить вперед на покаяние, потому что «близок час, душа, не ведаешь, когда Господь грядет. Покайся!»
– Хорошо, – прокашлялся Вася, – но вы ведь в прошлый раз проповедовали на тему 2 Фес. 2, и убеждали нас, что Господь придет после восстановления храма в Иерусалиме! Значит, Господь точно не придет в ближайшее время. Так?
– Нет, не так, – ответил брат, и на мгновение завис. Его оперативная память явно встретилась с потоком необработанной информации. – Господь может прийти в ближайшую минуту, в любой час, – собирался с мыслями брат Дмитрий.
– А как же Храм? – не отступал Василий.
– Ты что, не веришь в приход Иисуса? – нашелся Дмитрий, как будто у него появилась тактическая передышка, а заодно удивительно подходящая возможность завалить Васю как еретика камнями. Причем об эту груду камней Дмитрий с удовольствием разбил бы бутылку шампанского! Василий нередко задавал ему неудобные вопросы.
– Нет, что Вы, – махнул рукой Василий, – я совсем о другом. Я стараюсь понять вас: как можно говорить о том, что Христос придет в любой момент и одновременно учить, что сначала нужно восстановить Храм?
– Ты выступаешь против чистого словесного молока? – воскликнул брат Дмитрий с явным театральным возмущением. Он был в некоторой растерянности, так как пока еще никто не ставил под сомнения его богословские установки.
– Нет, что Вы! – качал пальцем из стороны в сторону Вася. – Я просто пытаюсь следовать за Вами. Вот если вы учите, что Господь придет в любой момент, а храм еще не восстановлен, вы поспорили бы, например, на тысячу долларов со мной, что в течение года Иисус не придет, так как мы наверняка знаем, что Храм за это время вряд ли будет восстановлен.
– Так ты действительно не веришь в Его пришествие? – подскочил на стуле Дмитрий.
– Да верю я, – устало махнул рукой Вася. – Вы просто объясните мне, как можно одновременно верить в строительство Храма в Иерусалиме и сиюминутный приход Иисуса?
– Так учит Библия! – пригрозил брат Дмитрий. – Это тайна! И нужно преклоняться перед тайной, а не подрывать Библию.
– Это не тайна, – не уступал Василий, – есть просто два текста, которые в своем контексте…
В это время брата Дмитрия стал одолевать праведный гнев и приступ святости: он начал багроветь и постепенно становиться живой аватарой Томаса Торквемады – одного из основателей испанской инквизиции. Он вопросительно смотрел в сторону присутствующих, но последние сами с трудом могли ответить на вопрос Васи. Кузьма и другие братья с трудом следили за этой дискуссией, и когда спор начал принимать резкие обороты, братья раскашлялись. Кузьма перебил, крякнув:
– Кстати, сестра Евдокия упокоилась. Кто сможет в эту субботу её хоронить? Братья обрадовались, впрочем, конечно, не кончине сестры, а возможности перевести разговор и многозначности темы, по сравнению с которой даже вопрос скорого пришествия Господа как-то затмился. Хотя, если Христос пришел бы прямо сейчас, никого скорее всего не нужно было бы хоронить.
Подобные стычки случались в церкви Кузьмы нередко. И причины тому были разные, но чаще всего бытовые. Был случай, когда Василий уж совсем откровенно решил «потроллить» церковный совет общины. Подойдя к одному из старших братьев, он заявил, что решил войти в братский совет: что же ему в этом случае делать? Писать заявление?
Старший брат перепугался и решил обсудить это с другими братьями. Поскольку ни один из братков от присутствия Васи на совете не был бы в восторге, ему решили организовать богословскую комиссию и разоблачить в ереси. Навскидку они уже подготовили вопросы: как он относится к цифре 666, к женскому служению, непогрешимости Библии и пр. Был и такой вопрос:
– Поменяешь ли ты, Василий, свой номер на машине (666), если я тебя попрошу ради немощных в церкви?
– Нет. Да мне нравится этот номер! Да и муторно это и дорого номер менять. Более того, я не считаю их немощными в вере! – твердил Вася.
– Да мы тебе с братьями денег соберем на номер! Поменяешь?
Василий только втянул в шею и категорически отказался от такой услуги. Все это длилось полчаса, но ни к чему не привело:
– Но вот если Вы мне дадите взамен номер Х178хх178, тогда может быть. Плюс: еще несколько братьев меняют свои номера, те, которые МНЕ не нравятся.
Однако никто не хотел уступать.
На неделе Васе предложили встретиться с другими пасторами и осветить все эти вопросы. Василий, однако, прибег к формальности: на каком основании избираются члены совета? Ведь нет ни официального положения, ни регламента. К удивлению Васи, положение было записано за одну ночь, конечно, только «по Библии», но даже по нему вытекало, что в совет попадают совершенно не на основании богословских воззрений. Совет выбирает самого себя и с этим ничего не поделать.
Часть 4. Экуменический опыт
Открыв дверь церковной канцелярии, Кузьма по привычке оглянулся вокруг и только потом вошел в помещение так называемой “братской”. Сев за свой стол из красного дерева, он начал терпеливо ожидать брата Геннадия – лидера одной сравнительно молодой церкви, основанной одной южнокорейской миссии. Сегодня в городе N должно было состояться собрание пасторов (некий всепротестантский совещательный орган, который, хотя и не имел никаких полномочий, тем не менее, среди всего однообразия протестантской жизни давал пасторам возможность познакомиться, покумекать между собой и провести пару часов за чаем). Кузьма от таких совещаний и соборной жизни был не особо в восторге. В его церкви их было и так неисчислимое множество. Были собрания лидеров воскресной школы, молодежного служения, “Мам в молитве”, молодых евангелистов, братьев и сестер за целомудрие, библейские разборы, «братьев в проломе за погибающий мир», собрания старших братьев, членов церкви и прочие консультации разных руководителей различных отраслей служения. И это – без упоминания ночных бдений. Казалось, что времена СССР так и не канули в лету – церковь Кузьмы превратилась в реинкарнацию «страны советов». Геннадию этого было не понять, т.к. в его церкви все решалось и происходило исключительно по его решению и только с его ведома.
Тем не менее, совещания и собрания для Кузьмы были своего рода одним из принципов его представления о евангельской вере. Как церковь отделена от государства, так отдельный верующий отделен для совещаний и собраний. Задача церкви, считал Кузьма, – это создание для конкретного брата и сестры «служения» и, как следствие, привязывание его к общинной жизни. В его общине активизма было достаточно. Однако, проблема, как опасался Кузьма, так и не решалась: многие приходили на собрания, но удержаться в общине так и не могли. Некоторые уходили в такие молодые церкви, как община Геннадия. «Все еще мало служений», – строил догадки Кузьма и продолжал устало таращиться в окно.
Между тем, время шло. Кузьма включил чайник и стал читать Библию. За окном дул ветер. На столе пресвитера лежали коробки для различных пожертвований: на ремонт туалетов, поддержки миссионеров и ребцентров в Ребяткино. На вешалке уныло весели такого же унылого цвета галстуки – своего рода невзрачные и элементарные признаки литургической жизни общины, эдакие проповеднические ризы, которые неподготовленные (к-слову-через-пять-минут) братья одевали прямо перед началом собрания. Как архиереи в православии одевают облачения, так и братья-проповедники “препоясываются” для провозвестия глаголов Божиих. Задача проповедовать обычно могла свалиться на человека как гром среди ясного неба. Предусмотрительный Кузьма нашел несколько галстуков в гуманитарке, которые в силу своей невзрачности легко подходили к таким же невзрачным костюмам многих служителей Слова.
Наконец-то приехал Геннадий. Весело припарковав свой внедорожник у церкви, он поднялся по лестнице к канцелярии и вошел в двери.
– Приветствую тебя, брат! – сказал Кузьма, поднявшись из кресла.
– Приветствую! – ответил с широкой улыбкой пастор и сам внутри поморщился, т.к. в своей церкви его обычно именовали по имени и обществу: Геннадий Фомич.
– Аллилуйя! – добавил он и протянул вперед свою руку.
В церкви Кузьмы для него все было как-то необычно. Когда он в первый раз побывал на собрании в его общине, то удивился незамысловатому богослужению братьев и сестер. В его общине было два хора. Каждый из них пел по-очереди по воскресениям. Хористы были облачены в специальные мантии или «туники», тогда как пресвитер и проповедники одевались в обычные костюмы с галстуками. Для Геннадия это казалось странным: на фоне литургической «спецовки» хористов стоят мужчины, одетые как менеджеры банка или какой-то другой светской компании. «Другое дело у меня – все по-церковному и в контексте”, – думал пастор. Сам Геннадий давно заказал себе и носил черную рубашку с римской колорадкой. Однако в церкви Кузьмы он ее снял. Дабы не выделяться.
Общее впечатление от богослужения у него было таковым, как будто он очутился в филармонии. Хор исполнял возвышенные песнопения. Пианист и дирижер были виртуозами своего дела. Вообще, все молодежные силы, не говоря уже о других членах церкви, были подчинены хоровому сознанию. Хор собирался три раза на неделе, включая воскресенье. Казалось, что если бы пришел Господь, вся молодежь оказалась бы либо в хоре, либо на евангелизации. Проповедники на фоне подготовленного хора (дирижеры, как правило, заканчивали либо муз.училище, либо консерваторию) свой перфоманс выполняли скорее блекло, если не вяло. Первый брат выходил за кафедру для «разогрева». Это была самая неподготовленная проповедь, настраивающая паству на молитву. Обычно читался наугад то ли Псалом, то ли фрагмент из Павла. Главная идея была проста: как славно очутиться среди святых в удивительнейшем общении. Вообще, слова: “чудесно, чудно, удивительно, удивление”, а также “славно, славный и прославление” звучали чаще всего. «Как удивительно и славно оказаться здесь с вами, братья и сЕстрЫ!!!» – пел свою незамысловатую песню уже немолодой брат. «Как сказал царь Давид Духом Святым: как хорошо и чудесно быть всем нам вместе в этом удивительном собрании!!!» Эта мысль повторялась много раз, как будто выбивая очередную горячую слезу из глаз окаянной души. Также часто звучал такой вот незамысловатый зачин: «Господь сегодня мне положил на сердце…» или «Сегодня Господь меня побуждает сказать». Вот так – взял и побудил прямо перед выходом на сцену…
Вторая проповедь была центральной, богословской. Третья проповедь была призывной, когда проповедник предлагал заблудшему грешнику выйти вперед, “ибо час, (как мы уже это упоминали), настал”.
У Геннадия все было несколько не так. Да, хор имел такие же облачения. Однако пастор носил три или четыре робы, чтобы не выделяться на фоне праздничных одежд хоровиков. Черная мантия, например, предназначалась для обычных служений, а также для похорон. Красную он носил, когда церковь открыла «дочку», а он торжественно объявил себя епископом города N. Зеленая одевалась на Пасху и золотая – на свадьбы или даже на Рождество. Было ли это канонично, брат Геннадий подобным вопросом не задавался. Главное, считал пастор, чтобы все было по-российски контекстуально: русскому человеку нравится вся эта церковная декорация, зачем от нее отказываться? Если брат Кузьма относился к пастве все-таки исходя из демократических начал, брат Геннадий верил в субординацию. Любимыми его отрывками были Рим.13 и Числа 12:10, где Бог поражает проказой Мариам за бунт против Моисея.
Удивительное дело, но пастве Геннадия стиль «великого комбинатора» нравился: это тебе вроде как и протестантская церковь, и микс из наспех сшитых квази-ритуалов. Люди настолько верили в благодатность Геннадия, что готовы были ради любимого пастора буквально на любую дурь: «Если пастор прикажет мне стоять здесь всю ночь на одной ноге, я буду здесь стоять!», заявила при всех одна экзальтированная сестра. Пастор на такое смущенно отшучивался, с досадой разводил руками, но внутренне был доволен. Церковь была при делах. И если у Кузьмы все церковно-административные процессы происходили при помощи подергивания замаскированных нитей при посредстве опытных аппаратчиков “Kuzma and Brothers”, пастор Геннадий Фомич действовал в русле божественной теократии и монэргизма. Церковные вопросы решались скорее спонтанно, а объяснений на «почему у нас так, а не иначе?», от пастора было не дождаться. На любой вопрос он обычно отвечал типичным похмуриванием и сосредоточенным взором в никуда: «Тут нужно мыслить духовно», – отрезал он. В его общине, как ни странно, мыслить духовно мог только он и его жена. Она, кстати, тоже была пастором. И казначеем церкви в одном лице.
Чтобы община держалась организованно и «ходила строем», Геннадий предложил ей жесткую повестку. Эта концепция состояла из незамысловатых утверждений о том, что община-де каждый день ведет духовную брань против неисчислимых духов и демонов. Перед каждым собранием церковь должна вооружаться духовным оружием и вступать в духовную брань соответственно. И если церковь Кузьмы явно злоупотребляла со словом «чудесно», Геннадий проявлял особый комбинаторский интерес к слову «духовный», «духовность» и «духовно». Ему нравилось упомянуть какую-нибудь историю из Житий, сослаться на опыт неких старцев и долго рассуждать на тему церковной иерархии. Однажды, во время одного из собраний, когда Кузьма был почетным гостем и проповедником, в конце богослужения Геннадий резко сменил тему. Остановив свою проповедь он посетовал на резкую боль в боку.
– Церковь! – торжественно возвысил свой голос Геннадий, – Не у меня ли одного колет в боку? У кого еще чувствуется боль в этом месте? – Геннадий обвел своим взглядом зал, тыкая пальцем в свой левый бок.
Кузьма обернулся и от удивления крякнул: ползала сидело с поднятыми руками. Ради солидарности и экуменического жеста, он тоже поднял дрожащую руку, дабы не прослыть чувственным ко всякого рода прелестям и к бездуховности как таковой. Тем более, и правда, он стал чувствовать какую-то тупую боль у себя в боку. «Молиться надо больше и бодрствовать», – пенял себя Кузьма.
– Это духовная атака, – мрачно провозгласил Геннадий и предложил всей церкви начать истово помолиться. Пока пастор связывал и разрушал силы дьявола, Кузьма буквально сбежал из зала. «Вдруг у меня еще и печень подхватит?» – переживал пресвитер.
Вообще, брат Геннадий был в восторге от начитанности и познаний о Библии пресвитера Кузьмы. Сам пастор когда-то учился в семинарии, но процесс накопления знаний был скорее формальным, нежели глубоким. Кузьма же собирал свои представления об общинной жизни по крупицам с молоком матери. Он готов был ими делиться с любым молодым братом. И покуда неофит не представлял для Кузьмы конкуренции, Кузьма был готов его терпеть и даже делегировать для решения ряда административных задач. Геннадию же знания о Библии нужны были скорее посредственно. Та пасторская система, которая уже существовала у него в голове, использовала отрывки из Библии в качестве нарезки для поддержания того видения мира, которое было сформировано у Геннадия еще с тех самых пор, когда он еще служил в армии и черпал свое представления о Боге и церковности из окружающего православия.
Часть 5. Брат Кузьма
В пять часов вечера в аккурат перед вечерним собранием возле дома молитвы показалась чья-то плотная фигура. В её руках был веник. Вдохнув сырой запах осенних листьев, поправив шапку, Кузьма занялся уборкой церковной территории. Широкими взмахами метлы, бубня то ли Псалом, то ли куплеты из сборника духовных песнопений «Песнь Возрождения», пожилой пресвитер очищал проход к дверям церкви. Это, кстати, было любимым занятием старшего пастора церкви. С одной стороны, для него это было и полезно, а с другой стороны, давало умиляющимся группкам проходящих мимо старушек идеальный пример дьяконии. Бабушки испытывали внутреннюю гордость за Кузьму: это тебе и пастырь добрый, и завхоз в одном флаконе – идеальный пример Божьего слуги (хотя обязанность подметать асфальт перед началом собрания лежала на плечах церковного сторожа). Иногда молодежь тоже порывалась помочь пастору. Однако он только отмахивался и, пыхтя, побуждал их бежать на репетицию.
Кузьма, между прочим, любил проводить время с рабочими инструментами не только на улице, но и на дому. Посещая с Причастием тот или иной “Божий одуванчик”, пресвитер всегда проверял работу водопроводных кранов: капает или не капает из них вода. В случае поломки или протекания, Кузьма реагировал незамедлительно: энергично закатывал рукава и менял прохудившиеся прокладки. После этого благодарная старушка не могла толком себе объяснить: её посетил водопроводчик или евангельский проповедник. Дело это было, безусловно, благородным. Так или иначе, Кузьма создавал в сознании членов церкви образ Пастыря, который держит в руках не заблудшую овечку, а разводной ключ.
Могли ли этим заниматься другие братья? Конечно. У Кузьмы были и дьяконы в церкви. Однако разница между старшими братьями: проповедниками (евангелистами), дьяконами и пресвитерами была настолько нивелирована, что члены церкви стали воспринимать эти различия в своем сознании в какой-то незначительной степени. Как проповедники, так и дьяконы стремились проявить себя главным образом в какой-то материальной сфере, начиная с коллективной диагностики «Лады» у Фединого гаража, и заканчивая закупками сахара для чайной. Объяснение тому было очень простым: в академиях никто не учился, и если в церковь и попадал какой-нибудь «интиль» (интеллигент) с дипломом кандидата наук, у него, в лучшем случае, вдруг на ровном месте обнаруживался певческий дар, который ему приходилось отрабатывать и возгревать в одном из хоровых коллективов в церкви Кузьмы. Пресвитер при таких обстоятельствах не скрывал своих менеджерских способностей опытного кадровика: и овцы целы, и другие братья довольны. В противном случае, если кто-то все таки пробивался (пусть и на короткий срок) к кафедре в церкви Кузьмы, это порождало какой-то коллективный диссонанс в сознании руководящих братьев. Педагогический потенциал «интиля» был очевиден, как и косноязычие “серых кардиналов” основного корпуса старших служителей. Кузьма начинал получать звонки и, после выслушивания речей обеспокоенных братьев, задвигал интеллигента в долгий ящик.
Однако были и такие представители “интиля”, особенно среди, условно говоря, кандидатов психологических наук, которые быстро просекали статус-кво и все тонкости околоцерковных раскладок. Одни, например, покорно соглашались идти в хор, так как служили Христу, по большому счету, сердечно, либо прикидывались «юродивыми», не искушая братьев своими гуманитарными познаниями и полностью или частично адаптируя церковно-приходской лексикон общины. Но таких дипломатов было мало. И чаще всего это были уже пожилые женщины. Старшие братья почему-то относились к ним весьма благосклонно. Кузьма на подсознательном уровне, видимо, ощущал простую вещь: сестры в его церкви на рукоположение не претендуют. А вот некоторым братьям крылышки нужно обрезывать.
В таком случае, как мы упоминали уже выше, в его распоряжении имелись эффективные механизмы. Любимым политическим органом Кузьмы был братский совет, некий cosensus ecclesiae. Наш пресвитер не верил в демократию и считал, что волю Божию можно испытывать исключительно посредством коллегиального управления. На любой вопрос паствы, почему в церкви происходит то или сё, Кузьма неизменно отвечал: «Так решили братья». Нужно ли пустить деньги на воскресную школу, закупаться тушенкой да макаронами для стариков и вдовиц, а при случае дать отчет и объяснение о чьем-то отлучении, Кузьма монотонно твердил: «Братья это обсудили и решили!» – другими словами, я не я – корова не моя. «Братья» – это некая эфемерная реальность, о которой все так много слышат, но видать их никто не видывал. Если нужно принять какое-то решение, думал Кузьма, нужно всегда апеллировать к братскому решению. И если у него и возникали какие-то пасторские конфликты, нужно было непременно первым возыметь доступ к «братьям», т.е. обговорить все вопросы и сложности еще до обсуждения конфликта на церковном совете. Обычно Кузьма сплетней в церкви не приветствовал. Однако для себя, как для пастора, оставил некоторые исключения. Под благовидным предлогом помолиться и «попросить мудрого совета», Кузьма изливал всю душу на обидчика. А добиваться единодушия было и совсем не сложно, да и состав церковного совета был незамысловат: в него попадали по приглашению Кузьмы, а Кузьма в свою очередь набирал туда братьев «зрелых», т.е. соответствующих норме «ШВИК»: шкале восприятия интеллекта Кузьмы.
Тем не менее, Кузьме было даже очень важно, чтобы в церкви были представители университетской среды. Они были ему как гламурная обложка для журнала. И, конечно, да, его преследовал когнитивный диссонанс, т.к. предложить им что-либо Кузьма ничего не мог. Таким образом, он был похож на некого собственника охотничьего домика, у которого на стене висят головы хищников: тигра, льва, медведя и рыси. Нет, сам он этих животных не застрелил, шкуру не снимал и на стену не приделывал. Да и заповедник для них он бы не сделал, чтобы, не дай Боже, себе как-то не навредить. Зато мертвые звери казались ему эффектными и красивыми. Дешево и сердито: на охоту ходить не надо, сидишь себе с друзьями под этими головами, чай гоняешь и рассказываешь какой ты был такой-сякой классный на охоте. Да и кормить их не нужно. Так и с богословами, в частности, и с интеллигентами, в общем: в церкви их иметь непременно нужно! А вот прикармливать их как-то суетно и обременительно.
Действительность же была такова, что Кузьму и его верную дружину в церкви все устраивало. Служение пополнялось за счет уличных евангелизаций и реб.центров. А дальше – хоть шаром покати. Тем не менее, Кузьма физически не мог даже допустить себе мысль, что повестка церковной жизни зиждется, прежде всего, на экономических интересах, нежели на христологических. Признаться в этом ему не хватало духу. Такая экономическо-хозяйственная модель, впрочем, давно прижитая на западе, противоречила славянскому контексту, согласно которому безвозмездно и не жалея живота своего за интересы церкви стоят только старшие пресвитеры. В то время, как черные кассы, кумовство и круговая порука – это скорее побочные последствия эффективного менеджера Кузьмы.
“А кто совершенен?”, – спрашивал себя Кузьма, протирая носовым платком с буквой «К» свой жирный нос.
Материал опубликован с разрешения автора.
© 2016 В.Шленкин и “Христианский мегаполис”.
Photo: Pixabay
Примечание: Мнение редакции не всегда совпадает с мнением авторов публикуемых материалов, однако это не препятствует публикации статей, написанных с разных позиций и точек зрения. Редакция не несет ответственности за личную позицию авторов статей, точность и достоверность использованных авторами источников и переписку между авторами материалов и читателями.
При цитировании материалов портала “ХМ” в печатных и электронных СМИ гипер-ссылка на издание обязательна. Для полной перепечатки текста статей необходимо письменное разрешение редколлегии. Несанкционированное размещение полного текста материалов в печатных и электронных СМИ нарушает авторское право. Разрешение на перепечатку материалов “ХМ” можно получить, написав в редакцию по адресу: christianmegapolis@gmail.com.