Высшее богословское образование: двадцать лет спустя

ПРОЛОГ

Начав работу над очередной статьей из серии “Культура и церковь”, я был радостно удивлен интересом своего бывшего однокашника, ныне редактора “Христианского мегаполиса”, к моей оценке ситуации с богословским образованием в России и других республиках бывшего СССР. Руководствуясь своим опытом тренерской работы (тренинги по темам: эффективность, самореализация, тайм-менеджмент, лидерство), я передал ему мои пожелания: если речь идет об исследовании ситуации в целом, я буду готов высказаться в форме обзора. Моя работа тренера позволяет мне высказаться о способностях того или иного “спортсмена”, или же той или иной “команды” только на основании собранных данных. Суть привлечения тренера – получить оригинальное мнение, основанное не на сборе субъективных оценок, а на основании объективных фактов, увиденных своими глазами. Редактор “ХМ” ответил мне, что его это полностью устраивает, и лучшее, что он видит, — это предложить мне попробовать себя в жанре репортажа, используя свой опыт, и говорить только о нем, равно как и об опыте ближайших друзей, коллег, однокашников. Я согласился.

Репортаж — это даже лучше, чем жанр философского эссе, в котором я привык работать, по причине того, что чувствуешь себя либо фотографом на передовой, либо фотографом, рассматривающим свои старые снимки. Ты просто нажимал на затвор, ты участник сцены, но не даешь ей оценку, предоставляя это другим.

ФОТО ПЕРВОЕ

Автор этих строк сидит в кабинете председателя Союза евангельских христиан-баптистов России Петра Коновальчика. Идет 1999 год. В кабинете, кроме нас, присутствует ректор Заочного библейского института В.Рягузов. Позвольте представиться: меня зовут Иван, я евангельский христианин, выпускник первого набора (1993 года) Московской богословской семинарии ЕХБ (МБС). В этот кабинет я пришел с простой и, конечно, значимой для меня просьбой: подписать мне рекомендации для обучения в США на степень магистра богословия. Т.е., на логично следующее, как мне казалось, продолжение обучения, после того, как в 1998 году я получил диплом бакалавра религии и философии (cum laude), в американском колледже. И вот, я здесь. Братья рассматривают мои документы, задумчиво смотрят на меня. Я вижу, что они меня узнают, но, видимо, узнают лицо, не более, не так, чтобы я мог рассчитывать, что обо мне здеcь что-то помнят.

“Что Вы делали эти два года, по возвращении из США? По-прежнему, в церкви на Войковской?” “Нет, – отвечаю я, – уже два года прошло, за эти два года в Марьино была основана новая церковь, она выращена нами из библейской группы, которую вели брат Руслан (Р.Надюк – однокашник по первому набору семинарии) и я, в ней я и несу служение… Что касается моей работы, за год  я поменял четыре…”  Следует пауза… шелест документов… И, наконец, брат Рягузов выносит резюме: “Два года? И снова уедете учиться? Два года – это мало!” Брат Коновальчик задумчиво кивает: “Да, мало…” Точка.

Братья Коновальчик и Рягузов говорят мне: “Два года — это мало…” Позвольте прояснить: на момент данного разговора автору этих строк исполнился 31 год.  За плечами — обучение в семинарии, семь лет выхода на кафедру с евангельской проповедью, поездки с братским хором и проповедями по городам России.

И вот:  мне 31 год. Я сижу в кабинете у тех, кто сейчас, в ту или иную сторону, развернет мою жизнь, и слышу не доброе братское напутствие, а “Мало! Этого мало!” Выхожу из кабинета сам не свой… “Мало” кому?.. “Мало” для чего?..  Для того, чтобы получить высшее, официально признанное образование, разменяв четвертый десяток? Получить возможность к 35-36 годам состояться профессионально, планировать создание своей семьи, начать хоть копейкой помогать старикам-родителям? Все, точка, с обучением покончено.

ФОТО ВТОРОЕ

Другая «картинка» соответствует уже 2001 году. В кафе, в районе Покровского бульвара, после богослужения в Центральной Московской церкви ЕХБ, что на Малом Трехсвятительском, столкнулись автор этих строк и ректор Московской богословской семинарии Александр Петрович Козынко, предводительствующий группе американских братьев, очевидно, только что посетивших утреннее богослужение. После нескольких лет, прошедших с последней встречи в 1998-м, кажется, в коридоре на “Варшавке” (где находится здание Союза ЕХБ России) это – первая наша встреча и первый разговор, – в очереди к кассе кафетерия. Что же сейчас будет? Улыбки, братские объятия, восторженный сумбурный рассказ о том, что произошло за эти годы в жизни обоих? Нет, ректор МБС, произносит следующую приветственную фразу: “Иван, ты где сейчас?”, на что автор этих строк, обескураженный, не зная, улыбаться или хмуриться, совершенно растерявшись, искренне отвечает: “В Москве”.

Ответ этот,  короткий и спонтанный, в моем представлении означал вот что: я был и нахожусь в Москве, т.е., в большом городе, где можно жить, войдя в коллектив людей, нуждающихся и заинтересованных в тебе профессионально и выражающих эту заинтересованность опять же, в профессиональном формате: твердым весомым словом, общими задачами и ответственностью, взаимными обязательствами. На тот момент, потратив два года труда и рвения, учась по вечерам в МВТУ им. Баумана, я закрепился на должности IT-специалиста в крупнейшем ресторанном холдинге Москвы (Rosinter Restaurants – “Ростикc”), и мог благодарить за это только себя. За то, что эти годы и усилия позволяли мне отдавать вечера и выходные созданию новой церкви в Марьино, выросшей из библейской группы, собиравшейся на съемной квартире Руслана, я таким же образом мог благодарить только себя. И, конечно, Бога.

То, что на эти три года ректор МБС, как и некоторые другие старшие братья, некогда вдохновившие меня на поступление в богословский ВУЗ, потеряли меня из поля зрения, — причем настолько, что, живя в одном городе, сталкиваясь в залах церквей и коридорах “Варшавки”, умудрялись не замечать меня (от нескольких братьев-однокашников я слышал точно такие же истории), – можно было объяснить лишь одним: мы “совершенно случайно” оказались в разных, параллельно существующих мирах, в “разной Москве”. В Москве, в которой жили наши старшие братья, 7-8 лет служения и учебы, без оплачиваемой работы, без дома, без отчислений в фонды социального и пенсионного страхования – считалось “мало”.

В Москве, в которой оказался я, равно как и многие, выпустившиеся из первого и второго набора Московской семинарии братья, считалось, что невозможно прожить и нескольких дней без еды и жилья. Согласитесь, абсолютно разные миры, два абсолютно разных города.

Объяснить же этот неловкий вопрос-приветствие, повисший в воздухе, как нервное покашливание, можно было, полагаю, только тем, что, столкнувшись со своим бывшим студентом в очереди перед кассой кафе, зажатый другими посетителями, ректор семинарии, “слуга царю, отец солдатам”, просто не знал, куда сбежать, куда отвернуться, и вынужден был выдавить из себя хоть какую-то фразу, такое вот неловкое “здрасьте”.

Справедливости ради, стоит сказать, что и я за предшествующие этой встрече три года вспоминал А.П.Козынко чрезвычайно редко. В то время языки программирования html и java, что я осваивал, чтобы в 33 года получить признанную и оплачиваемую работу, снились мне по ночам, постепенно занимая место древнееврейского и древнегреческого языка, которые перед этим в течение 4 лет я изучал в семинарии.

ФОТО ТРЕТЬЕ: НАЧАЛО

10 октября 1993 года. Студентов первого набора Московской богословской семинарии благословляют на вечернем служении в Центральной Московской церкви ЕХБ на Малом Трехсвятительском. В какой-то момент пастору приносят записку: в Москве – переворот. Пока мы, готовясь к торжественной минуте, прихорашиваемся, проверяя узлы галстуков, в Москве, у телецентра Останкино и в районе Красной Пресни начинается очередной штурм. Как мы узнаем спустя месяцы, в тот день в разных частях города были убиты и ранены более 280 человек, и это лишь цифры официальной версии.

Мы возвращаемся в общежитие семинарии встревоженными и напряженными. Никто не знает, что будет завтра. А завтра… наша первая богословская “пара” (полтора часа), и в своем первом классе в России, профессор богословия Дэниэл Блок, прекрасный человек, глубоко посвященный христианин, открывает свою лекцию словами, которые я никогда не забуду. Он говорит: “Да, я тоже смотрел новости, и, насколько могу, понимаю важность и опасность ситуации…  Но позвольте мне сказать: в Москве сегодня начинает работать первая российская семинария, и это гораздо важнее всех этих политических потрясений!” Могли ли не воодушевить подобные слова?!

ФОТО ЧЕТВЕРТОЕ: ПОСТУПЛЕНИЕ

С кем я столкнулся, кого увидел, подавая заявление на поступление в МБС в возрасте 24-х лет… Достаточно сложным, но, безусловно, заслуживающим этической и психологической оценки, стал для меня вопрос о зачислении в семинарию братьев, пришедших на вступительные экзамены сразу после выпускных школьных. Планировали ли их будущую карьеру и профессиональный рост приглашавшие их на обучение ВУЗы? Или же церкви, отправлявшие их в Москву? Если да, то какова их судьба? Какие обязательства брала на себя евангельская община, благословлявшая их? Все мы знаем важный, почитаемый нашими церквями прецедент жизни и служения апостола Павла (он делал палатки – Деян.18:3), следуя которому многие старшие братья провозглашали свой пример, пример своей жизни, единственно разумным и правильным, а именно: иметь специальность, обеспечивающую должный, признанный в обществе уровень социализации, и – на любом языке мира – профессию, обеспечивающую материальную сторону жизни. То есть, нести служение в церкви параллельно с светской работой инженера, технолога, прораба. Так было, и такое можно услышать и сейчас: “Мы много учились, потом работали, чтобы иметь эту привилегию: служить в церкви и поучать ее”. Пример этот имел особое значение во времена гонений и давления на церковь, характерных почти для всей истории церквей ЕХБ в СССР. Но и с распадом СССР в этом смысле немногое изменилось.

Как эти же люди, повторяющие в проповедях историю Павла снова и снова, видели профессиональную и социальную перспективу для молодых выпускников богословских ВУЗов? Какое будущее в рамках трудовых отношений той страны, в которой мы жили, готовили для них через четыре-пять лет обучения старшие и опытные братья, давно освоившие «правила игры» с этим государством, и успевшие приобрести вполне официальные работы, трудовые книжки, военные билеты, жилье?  Согласитесь, перекладывать подобную ответственность на плечи семнадцатилетних христиан, – безусловно, глубоко верующих и посвященных,- было бы не совсем честно. Так какой же путь подготовил им опыт старших братьев, реализовывавших первые проекты высшего богословского образования на просторах СНГ? Отвлечемся от старшего поколения потому, что ответа на этот вопрос мы от них не добьемся, если бы ответ был, мы бы его уже знали.

Посмотрим на два возможных пути для выпускника колледжа или семинарии, потратившего четыре года на ревностное изучение библейских дисциплин.  Т.е., на того, кто возвращается в свою церковь (в 22-23 года) с образованием, не дающим возможности социального обустройства в родном городе или деревне, очень часто – отнимающим последнюю такую возможность. Представьте себя на месте абитуриента, пришедшего поступать в строительный или медицинский техникум/институт в возрасте 23 лет с графой в анкете “учился (1) в школе, потом (2) в библейском колледже/семинарии”. Назовем вещи своими именами: кто даст место в институте, аккредитованном системой образования России или республик бывшего Союза,  двадцатитрехлетнему “бурсаку»? Да еще и родной военкомат спросит: «А где ты был, голубчик, все это время? А, давай-ка собирай вещмешок. Пора отдать священный долг родине!” Поступить на платное? Деньги сначала нужно заработать. А для этого, – да, возвращаемся к тому, с чего начали, – нужна профессия.

Остается надеяться, что в отдельных уникальных случаях способности и природный талант бывшего выпускника богословского ВУЗа позволят ему достичь среднего или высокого уровня социальной реализации и профессиональной стабильности, но очевидно, что это уже не будет иметь никакого отношения к системе библейского образования и ее предметам: герменевтике, экзегетике, библейским языкам, практическому богословию. Такой человек вспомнит годы учебы в колледже или семинарии с теплотой и душевностью, как “прекрасные молодые годы, наполненные дружбой и юношескими надеждами”, а потом сядет в машину и поедет на работу: в рекламное агентство или ресторан.

Мы поговорили о тех, кто в 23 года получает «путевку в жизнь» в виде диплома богословской семинарии или колледжа, отучившись в таком ВУЗе сразу после школы. А что сказать о тех, кто в 25-30 лет оставляет светскую специальность, работу и карьеру  для того, чтобы три-четыре года  обучаться очно в богословском ВУЗе? После выпуска им не нужно будет думать об армии или приобретении жизненного опыта. Опыта у них в избытке, а беспокоиться придется вот о чем: ждет ли их церковь, направлявшая на обучение, найдется ли для них работа и служение в родном городе и общине, будет ли это конкретное предложение с осмысленными условиями, или же это будут пустые слова и ничего не значащие посулы.

Верным и остроумным кажется мне замечание О.Турлака о том, что зачастую к служению в церквях допускаются братья, ничем эту привилегию не заслужившие [1]. Именно они могут составлять серьезную конкуренцию студентам-богословам на период обучения и в дальнейшем. Они всегда рядом, на виду, не корпят над книгами, не уезжают в другой город учиться. Их охотно выпускают на кафедру, поручают ту или иную душепопечительскую задачу. Со стороны это выглядит, как если бы за руль сажали без прав, только потому, что кто-то попросил «порулить», или новобранцев отправляли бы на фронт без обучения ратному ремеслу, только на основании того, что они выразили желание «пострелять». В секулярном обществе подобная тенденция проявляется обычно только перед лицом войны или глобальной катастрофы, когда цена долговременных обязательств, обещаний и благословений девальвирует перед лицом тотальной угрозы, захвата страны, гибели. Тогда и бросают необученных бойцов на баррикады; тогда это уже вопрос выживания, а не строительства.

В церкви, как ни парадоксально, и в «мирное время», даруемое ей на созидание, почти всегда находят красивое и убедительное объяснение тому, о чем мы говорим. Предложите таким новобранцам произнести десятиминутную проповедь перед церковью, – они не откажутся. Однако попробуйте вы предложить им отправиться в «тренировочный лагерь» на несколько лет! Как потемнеют их лица, как заголосят их жены, – перед перспективой потерять работу, доходы, жить в общежитии, расписывать неделю почасовой сеткой тестов и экзаменов, и так день за днем, годы. Все хотят покрасоваться на параде, но мало кто хочет так дорого платить за «входной билет».

ФОТО ПЯТОЕ: ДЕНЬГИ

Кто-то говорит, что деньги – бумага, кто-то – что двигатель прогресса. Конечно, я здесь не ради полемики. Мне 25 лет. Т.е., было тогда. День моего рождения попадает на воскресенье, и в этот день на утреннем богослужении в нашей церкви “на Войковской” – особый гость, ректор Московской богословской семинарии Александр Петрович Козынко. На кафедру он выходит третьим и долго и устало говорит о сложностях, с которыми сталкивается богословское образование в России. Ректор призывает прихожан осмыслить важность этого вопроса. Есть живой пример: ваш служитель Иван. Он учится. Учится у нас, но коль скоро он – ваш, несет служение в вашей церкви и получил благословение от вас, не попробовать ли осмыслить вопрос его пребывания в семинарии с финансовой стороны, т.е. оплатить хотя бы часть расходов на обучение. Хотя бы формально показать, что церковь помнит и участвует. Помню, как озадачились сидящие в зале. Вот только что был тут наш Иван… Всегда корректный, любезный, он самый… С его проповедями… С его библейскими классами… А тут какой-то человек пришел и говорит, что это все как-то связано с деньгами, и надо, вроде бы, платить ему, этому самому Александру Петровичу Козынко. Церковь замерла.

Но тут на кафедру вышел пастор общины “на Войковской” и шумно, и весело заявил, что неуместно трясти медной кружкой перед нашими прихожанами. Помню, что люди в церкви начали смеяться. Чудака, первый и последний раз приехавшего в эту церковь, благодушно высмеял пастор, одной шуткой превратив в глазах прихожан ректора первой Российской семинарии евангельских христиан-баптистов в жалкого побирушку, а студенту, которого благословили на четырехлетнее обучение в семинарии, положили с тех пор – с третьего курса – вспоможение, равное двойной цене месячного проездного билета. Дело житейское. Я понимал, что – учусь, и если есть деньги на проезд до церкви и на новый галстук, чтобы выйти на кафедру, значит все нормально.

Плохо, что в душе ты можешь оставаться стоиком, но жизнь очень быстро внесет свои коррективы. В церкви нашей в то же время стало обыкновением проводить вечерние библейские чтения. По очереди выбирали квартиры самых рьяных братьев. Они принимали нас, жены их что-то готовили. Все хотели удивить пастырей, как Марфа когда-то хотела удивить Христа. Стали четко приказывать, что этого не надо, но сестры ужин все же готовили, а мужья их давали понять, что за это, однозначно, надо платить: “Вы присутствуете? А моя жена приготовила. Так вносите свою лепту!”  Мне-то вносить было нечего. В церкви появились пара братьев, которые и за глаза, и в глаза начали рассказывать, что в пастырских вечерах “этот наш семинарист” участвует, а вот “сумму не вносит соответствующую”.

Самое интересное в этом прецеденте для меня, – не упомянуть о мелочности и минутном раздражении братьев, обычных московских мужчин с светской работой, квартирами, семьями,  которые меня, студента, ушедшего на четыре года “в келью” с деревянными двухъярусными нарами, этим когда-то кололи. Бог им судья. Важнее упомянуть о реакции пастората церкви, который с улыбкой этими сценами наслаждался в течение двух лет, не пытаясь “погасить” расходы своего студента, заплатив один-два раза в месяц за тарелку борща, которого я, что называется, не заказывал. Или же поступить еще проще и правильнее, доходчиво объяснив церкви, сколько стоит подобное обучение, – и в денежном эквиваленте, и в значении работы, т.е., затрат времени и сил, полной невозможности заниматься параллельно чем-либо коммерческим и материально выгодным.

ФОТО ШЕСТОЕ: ДЖЕЙ ШЕНОР

Друзья, вы знаете, кто такой Джей Шенор? Это наш первый профессор греческого языка, в прошлом – американский пилот, военный летчик. В возрасте 30 лет он нес контрактную службу на военной базе в Греции и, полюбив местный язык, начал учить его. Потом решил освоить новозаветный греческий “койне”. Потом, уже вернувшись в США и преподавая в университете в своем родном городе, начал изучать и осваивать русский. Идея была дерзкая и благородная, он решил: “Границы откроются, рано или поздно. Я приеду в Россию… Неужели я буду преподавать Новый Завет на английском – русским студентам? Немыслимо. Только на русском!”

Шестнадцать лет он учил русский с тем, чтобы, по открытии границ первым приехать в Россию и учить русских студентов новозаветному греческому на русском языке, и сделал это. Для нас. Как вам это? Сделал это в свой преподавательский творческий отпуск (Sabbatical), оплаченный университетом. Храни тебя Бог, дорогой Джей!

ФОТО СЕДЬМОЕ

Когда-то я работал автомехаником. Перед поступлением в семинарию. Друзья и коллеги завидовали мне, потому, что я умел определить степень поломки, практически на глаз, быстро и добросовестно выполнял работу. Центровые, катающиеся по Садовому кольцу, и все, кто подъезжал на нашу точку на обычных или спортивных машинах, прозвали меня “Красная шапочка” (из-за яркой бейсболки, которую я тогда носил).

Там я научился быть недоверчивым, ведь бывало всякое: подъезжали наши, тушинские или измайловские ребята, и уезжали, не заплатив, подкатывались инородцы, с ножами, вместо кошельков, но платили, не говоря ни слова. “Новые русские” в малиновых пиджаках открывали бумажники, где среди мелких купюр лежали пара долларов, чтобы подсветить “зеленью” пустое место. Всякое бывало.

Сейчас я респектабельный и очень спокойный человек, понимающий, что катаклизмы, потрясшие нашу страну, породили новую особую породу цепких, внимательных и недоверчивых молодых людей, которые совсем не похожи на нас, студентов-богословов первых российских семинарий, готовых посвятить себя библейскому образованию в 18-25 лет, не задавая вопросов о будущем. Мне говорят, что учебные аудитории пустеют, ох, разве же я этого не знаю? Сейчас пустеют все аудитории, которые не предлагают выпускникам реальные перспективы.

Мой однокашник, Олег, спрашивает меня, – какие же я вижу перспективы? Полагаю, это тема отдельной работы и отдельной статьи, в совершенно другой тональности и другом, более свойственном мне жанре.

А это – лишь набор фотографий, который вы можете просмотреть, сохранить или можете выбросить.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] О.П.Турлак, “Церковь и богословское образование на постсоветском пространстве: что было сделано не так?” Христианский мегаполис 1 (2011). https://xmegapolis.com/церковь-и-богословское-образование-н/ (Доступ: 01.05.2016)

Фото: Pixabay

Материал опубликован с разрешения автора.

© 2016. Все права сохранены. И.Маринич и “Христианский мегаполис”. 

Примечание: Мнение редакции не всегда совпадает с мнением авторов публикуемых материалов, однако это не препятствует публикации статей, написанных с разных позиций и точек зрения. Редакция не несет ответственности за личную позицию авторов статей, точность и достоверность использованных авторами источников и переписку между авторами материалов и читателями.

При цитировании материалов портала “ХМ” в печатных и электронных СМИ, гипер-ссылка на издание обязательна. Для полной перепечатки текста статей необходимо письменное разрешение редколлегии. Несанкционированное размещение полного текста материалов в печатных и электронных СМИ нарушает авторское право. Разрешение на перепечатку материалов “ХМ” можно получить, написав в редакцию по адресу: christianmegapolis@gmail.com.