
О христианстве и зелотстве
В ПРОДОЛЖЕНИЕ НАЧАТОЙ ТЕМЫ
“Зелотство и христианство”. Несколько месяцев назад под таким названием в сети появилась статья д-ра Алексея Прокопенко. [1] Изначально написанная как реакция на украинские события (о чем свидетельствует запись в ВК аккаунте самого Алексея), статья представляет собой критику христианского «политического активизма», в качестве альтернативы которому автор пытается предложить исчерпывающий «библейский ответ» на вопрос о социальной ответственности церкви.
Тема актуальная и очень непростая. Как мне кажется, любой труд в этом направлении нужно приветствовать, особенно если он выполнен отечественным богословом. К несомненным достоинствам публикации можно отнести то, что она написана живым языком, аргументирована, и даже по-своему убедительна (если только принять две базовые предпосылки, лежащие в основе рассуждений Алексея). О них (и не только) я и хочу поразмышлять в ответной статье.
О логике и определениях терминов
Первая из таких предпосылок – это бинарное мышление автора, в котором есть только два варианта: истинный и ложный. Уже само название статьи предполагает, что в вопросе социальной ответственности возможны лишь «христианская» позиция (представленная, естественно, самим А.Прокопенко) или «зелотство», к которому автор относит все остальные подходы, отличающиеся от его взглядов. Проблема в том, что в такой двухцветной картине мира совершенно исчезает всё многообразие христианских подходов по отношению к обществу (например, Р.Нибур еще в 1951 выделил как минимум пять таких позиций).
Мышление противопоставлениями вообще свойственно представителям фундаменталистского крыла евангельской церкви, родившегося в США в период острой полемики между либералами и консерваторами (первая четверть XX века). Подчеркивая необходимость доктринальной чистоты, они рассматривают любой теологический вопрос как поле битвы между истиной и ложью. Считая свою позицию библейской, фундаменталисты склонны причислять всех остальных христиан, несогласных с их взглядами, к «либералам».
В русле подобной логики Алексей и определяет важнейший термин своей статьи: «зелотство». Возьмем одно из нескольких определений этого понятия в его статье: зелотство — это «сочетание религиозной ревности с борьбой за социально-политические преобразования». Трудность понимания такой формулировки в том, что она слишком широка и из нее совершенно неясно, о какой борьбе идет речь: о революциях; войнах; парламентских дискуссиях и законодательной деятельности; гражданском активизме; религиозных преобразованиях; просветительской работе или обо всем сразу?
Поясню свой вопрос на конкретных исторических примерах. Можно ли отнести к «зелотам» баптистского пастора Мартина Лютера Кинга, который боролся за права чернокожих, осознанно выбрав путь ненасилия? В Америке 1960-х он не был понят ни властями, ни большинством христианских лидеров, ни самим чернокожим населением. Если многие афроамериканцы не верили, что без политического террора можно добиться равноправия, то белые христиане обвиняли его в том, что он выступает против власти и существующих законов.
Был ли зелотом англиканский архиепископ Десмонд М. Туту из Южной Африки, большую часть своей жизни боровшийся против апартеида, а затем возглавлявший комиссию по расследованию преступлений на расовой почве? А что мы скажем по поводу архиепископа Оскара А. Ромеро, убитого в Сальвадоре в марте 1980 года за открытое выступление против нищеты, коррупции, пыток и убийств со стороны правительства?
Как нам следует оценивать усилия питерских евангельских христиан 1870-х годов, стремившихся к тому, чтобы Евангелие преобразило все стороны жизни российского общества: экономическую, социальную, политическую? Что насчет британского парламентария Вильяма Уилберфорса, посвятившего десятилетия своей жизни борьбе за отмену работорговли и добившегося принятия нужных законов? Можно ли считать зелотами европейских миссионеров, благодаря усилиям которых в Индии были законодательно запрещены кастовая система и обычай сожжения живых вдов вместе с телами их мужей?
Заглянем еще глубже в историю: был ли зелотом малоазийский монах Телемах, который пожертвовал собой, чтобы прекратить гладиаторские бои? А Иоанн Златоуст, окончивший жизнь в ссылке за то, что публично обличил императрицу Евдоксию? Был ли зелотом Амвросий Медиоланский, лишивший императора Феодосия доступа к Евхаристии после устроенной тем резни в Салониках?
Из статьи А.Прокопенко следует простой и однозначный вывод: любая борьба за изменение социально-политического порядка является зелотством. Следовательно, все эти люди виновны в том, что, вместо покорности существующим властям, пытались что-либо изменить. Дуалистическое мышление автора диктует ему только два подхода: или полное неучастие в делах мира, или «зелотство». Получается, что единственной «библейской» альтернативой попыткам изменить что-либо в обществе является полное самоустранение от происходящего.
Между тем, из истории церкви нам известно, кем на самом деле были зелоты: они боролись против языческой власти методами террора, веря, что благодаря этой борьбе наступит Царство Бога, обещанное пророками. Следовательно, к зелотам можно отнести, и то, весьма условно, лишь те политические движения, которые (а) имеют своей целью построение Царства Божьего на земле и (б) прибегают для этой цели к насилию. Никакие другие формы участия в жизни общества, не имеющие хотя бы одной из этих двух характеристик, нельзя считать «зелотством», не впадая при этом в логическую ошибку, известную как «расширение тезиса».
Как видим, достаточно лишь правильно определить ключевой термин статьи, чтобы снять нелепые обвинения в зелотстве с множества христианских усилий по изменению несправедливого положения вещей. К сожалению, бинарная логика мышления не позволяет автору увидеть другие возможные мотивы и цели, подвигающие христиан к попыткам изменить что-либо вокруг себя. Алексей причисляет все их многообразные усилия к категории «борьбы за земные государства».
На самом деле человек, выступающий, к примеру, против агрессивной войны, развязанной его страной против соседней, может быть движим не политическими и не эсхатологическими мотивами, а состраданием к людям и желанием справедливости. Он знает, что войны были и будут иметь место всегда до возвращения Христа. И борется он вовсе не за интересы того или иного «государства», если им движут любовь и желание остановить страдания женщин и детей здесь и сейчас.
Что же касается эсхатологии, то действительно есть множество христиан, которых вдохновляют на такой труд эсхатологические образы Писания. Они стремятся к тому, чтобы Царство Божье хотя бы отчасти проявилось в этом мире сегодня. Они полностью отдают себе отчет в том, что эти «островки Царства» временны и несовершенны, и что уже завтра все результаты их усилий могут быть сметены без следа. Однако ими движет вера в то, что, если такие усилия исходят из любви к людям и желания явить в мире предвкушение Царства Божьего, это угодно Творцу.
Церковь и политика
Еще один важный термин, которым Алексей оперирует, даже не пытаясь его определить: «политический активизм». Путаница с этим термином вообще характерна для евангельских церквей на постсоветском пространстве, где популярен лозунг «быть вне политики» (т.е. сознательно удерживаться от любых оценок происходящего в обществе и ограничивать круг своих интересов церковными и бытовыми вопросами). На самом деле политика всегда связана с борьбой за власть. Целью политической борьбы является получение власти и распоряжение ею. Соответственно, политики – это люди, которые либо распоряжаются властью, либо пытаются получить доступ к ней.
Нужно согласиться с А.Прокопенко в том, что церковь не призвана к политике в этом смысле, ведь ей обещано Царство со Христом в мире грядущем. Но отсюда совершенно не следует, что Церковь должна быть вне общества и вне страданий людей, вне нравственных оценок и вне посильного труда по преобразованию общества в направлении ценностей Царства. Её призвание – быть не от мира, но в мире, чтобы своим присутствием и участием являть иные ценности и служить предвкушением и инструментом Божьего Царства, продолжая в падшем мире миссию Иисуса Христа.
Боюсь, что в своем запале против «политического активизма» и «революций», А.Прокопенко близок к тому, чтобы объявить безразличие к обществу добродетелью. Алексей объясняет простоту голубя его готовностью в любой ситуации «вспорхнуть и улететь» в безопасное место. Не граничит ли такое отношение с тем, что Карл Барт называл «благочестивым эгоизмом»? А его метафора христиан как послов в чужой стране откровенно слаба по сравнению с тем идеалом, который дает нам воплощение Христа.
Посол может быть никак не заинтересован в благе чужой страны и её жителей и, даже напротив, может быть заинтересован в её упадке. Христос же приходит в Свой собственный мир, чтобы преобразить его. Он становится частью творения, а не наблюдает за ним со стороны. Мы видим Его на свадьбе и похоронах, радующимся и плачущим вместе с людьми. Мы видим Его несущим на Себе вину и проклятие мира, молящимся за мир и выполняющим миссию, которую человек был призван совершить, но не смог. «Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас», – заповедует Своим ученикам воскресший Христос.
Но вернемся к политике. По всей видимости, в первом веке после Р.Х. единственным способом получить и удержать власть было насилие. С тех пор мир значительно изменился, и было бы наивно игнорировать эту социальную эволюцию. В большинстве стран мира нет монархии, а в конституциях многих стран записано, что источником власти является народ. Поданные являются гражданами, у которых есть определенные права. Это нисколько не ставит под сомнение тот факт, что вся власть в конечном итоге исходит от Бога. Это лишь говорит о том, что есть разные способы приобретения власти и распоряжения ей.
Хотя церковь как институт не призвана к борьбе за власть, нет никаких богословских оснований считать, что отдельные христиане лишены такого права, если оно гарантировано законом их страны. Понятно, что такая деятельность связана с большими искушениями и всегда будет оставаться призванием единиц. Однако у всех верующих есть гражданские права и ответственность. Следовательно, гражданский и политический активизм – это далеко не одно и то же. Книга Деяний апостолов показывает, что апостол Павел в полной мере пользовался своими гражданскими правами, в том числе для публичного обличения правителей, превращающих свое право на монополию насилия в произвол (16:37; 22:25; 23:3; 25:11).
О христианском послушании властям
Алексей утверждает, что послушание мирским властям есть «долг гражданина <…> перед Самим Богом, поскольку любая мирская власть – хорошая или плохая, демократическая или тоталитарная, праведная или нечестивая – от Бога установлена. Любые мирские власти – это часть общей благодати, которую Бог дал человечеству и которая обеспечивает хотя бы какой-то порядок в пораженном грехом обществе. А борьба зелотов этот порядок, наоборот, раскачивает».
В целом с этим тезисом можно согласиться. Однако Римлянам 13:1-3 еще не охватывает всей полноты библейского учения об отношении к власти. Есть еще Откровение 13 и многие другие тексты, которые показывают, что покорность властям не может быть абсолютной. Ошибочно полагать, что, поскольку власти поставлены Богом, любое несогласие с ними есть непокорность Богу. С богословской точки зрения, такая идея не выдерживает критики, причем по нескольким причинам.
Во-первых, абсолютная покорность власти граничит с идолопоклонством, ведь человеческим институтам (1Пет.2:13) и конкретным лицам здесь присваиваются свойства Бога.
Во-вторых, мы отступаем от библейской антропологии, отрицая учение о всеобщей греховности человечества. Институт власти действительно установлен Богом как дар общей благодати, но правители, как и все остальные люди – грешники, а значит принимаемые ими законы и их поступки отражают не только благодать, но и влияние греха.
В-третьих, отождествляя действия властей с действиями Бога, мы косвенно ставим под сомнение нравственный характер Создателя, Которому в конечном итоге приписываются порочные действия людей у власти. А это стирает грань между добром и злом и морально дезориентирует верующих.
В-четвертых, несогласие и критика действий власти с библейских позиций («не участвуйте в делах тьмы, но и обличайте», Еф.5:11) далеко не всегда означают противление властям. Между крайностями полного конформизма, с одной стороны, и силового противостояния, с другой, есть позиция почтительного, но принципиального несогласия. При всем уважении к поставленной Богом власти, её действия нуждаются в нравственной оценке как ради неё самой, так и ради блага общества, которому она поставлена служить.
Наконец, такая позиция не согласуется с Библией, где приводится множество примеров обличения властей и даже гражданского неповиновения. От книги Исход через книги Царств и пророков, Евангелия, Деяния, и до книги Откровения мы видим десятки таких случаев.
Внимательно и честно читая Священное Писание, мы видим израильских повитух, которые из страха Божьего нарушают повеление египетского царя. Мы видим Моисея, бросившего открытый вызов фараону, Давида и Ионафана, отказывающихся покориться нечестивым приказам Саула. Мы узнаем о юношах, не покоряющихся требованиям Навуходоносора, пророках, обличающих царей, волхвах, не исполнивших прямой приказ Ирода. Нас вдохновляют апостолы, заявляющие властям: «Судите сами, справедливо ли перед Богом слушать вас больше, чем Бога?» Мы видим и случаи массовой гражданской непокорности в среде Божьего народа. Например, когда царь Саул отдал очевидно нелепый приказ, который затем был нарушен Ионафаном, то собравшийся «майдан» не позволил Саулу казнить Ионафана и заставил царя переменить свое решение (1Цар.14:45). В другом случае мятеж, устроенный священниками (!), сместил с престола узурпировавшую власть царицу Гофолию и воцарил благочестивого царя Иоаса (4Цар.11:4).
В связи с этим интересно посмотреть, как А.Прокопенко истолковывает историю царицы Есфирь. По его мнению, она «не хотела совершать никакого несанкционированного действия» и заняла перед царем позицию «кроткого и смиренного просителя». Несмотря на открытую насмешку Алексея над оппонентами, которые, по его мнению, «утратили способность объективно размышлять над Писанием», он не заметил в этом тексте очевидной мысли: чтобы донести свою просьбу до царя, Есфири пришлось пойти на нарушение закона. Так и написано черным по белому: «я пойду к царю, хоть это против закона, и если придется погибнуть, погибну» (Есф.4:16). Другими словами, то, что делает Есфирь, и есть несанкционированное действие: она преступает закон и совершает поступок, за который ей грозила смертная казнь. Есфирь была вынуждена пойти на такой шаг потому, что в ее ситуации это был единственный способ донести до царя информацию о бедственном положении её народа. Ироническое замечание Алексея о том, что царь «по совместительству был ее мужем» ничего не добавляет к его аргументам: наивно переносить в прошлое современные представления о браке, где муж и жена за ужином обсуждают свои дела. Есфирь была рабыней царя, а не только его женой, и могла получить доступ к нему лишь по его личному приглашению или нарушив закон.
Перенесем эту ситуацию в наши времена. Предположим, что в некой стране вопреки закону власть на долгие десятилетия узурпировала небольшая группа людей, в конечном итоге подменив конституцию и лишив граждан почти всех прав: свободы слова и совести, права избираться и избирать. Любой реальный претендент на высшую власть в этой стране оказывается убитым, отравленным или заключенным в тюрьму, а за высказывание мнений по острым социальным вопросам, отличным от «официальных источников», можно лишиться свободы на несколько лет. Понятно, что законных способов донести до власти важную для людей информацию практически не осталось.
И вот, некий гражданин совершает поступок, который в статье Алексея неоднократно служит примером «зелотства»: он «набрался смелости и развернул какой-нибудь плакат перед камерами местного телеканала». Этот гражданин отдает себе отчет в том, что его может ждать арест, избиение дубинками в автозаке, унижение в камере, а затем, вполне вероятно, штраф или тюремное заключение. И, несмотря на это, он всё-таки возвышает свой голос, потому что не видит другого способа донести до власти свою боль за других людей – политических узников или невинно убиваемых. Такой поступок, мне кажется, гораздо полнее отражает дух и букву книги Есфирь, чем «библейское» богословствование А.Прокопенко.
Алексей пишет, что противостояние произволу власти «повергает общество в хаос и только умножает зло». Хочу предложить прагматический тест для этого утверждения: каково отношение А.Прокопенко к Второй мировой войне, ведь если довести его тезисы до логического конца, то власть Гитлера, как и любая другая, была от Бога? Следовательно, силовое сопротивление ей только умножало зло и ввергало общество в хаос. Выходит, мировому сообществу правильнее было бы покориться власти нацистов?
Ещё один аспект, который нужно учитывать при обсуждении этой темы: допустим, некий гражданин получил повестку на начатую его правительством войну. Согласно Алексею, долг этого человека перед Богом требует покорно идти и убивать. Но как быть гражданину страны-жертвы агрессии, который получил повестку от властей своей страны? Его власть тоже «не напрасно носит меч» и имеет законное право силой остановить вторжение, пытки, изнасилования, грабежи, разрушение целых городов и аннексию своей территории. Должны ли оба гражданина механистически повиноваться вырванному из контекста всей Библии тексту Римлянам 13:1-3 и стрелять друг в друга? Если моральные соображения всё же влияют на принятие таких решений, то какие именно, и как?
Христианство учит, что цель государства – поощрять добро и сдерживать зло. Но как быть, когда оно поступает с точностью наоборот? Если оно поощряет ложь, ненависть, насилие и убийства? Если оно попирает человеческое достоинство наших ближних, то в чем состоит ответственность служителей церкви: проповедовать страдальцам о смирении и спасении души в вечности или призывать власть к послушанию закону, установленному Творцом? Очевидно, что и в том, и в другом.
Алексей вполне резонно опасается революционных изменений в обществе. Удивительно другое: он вообще ничего не говорит об ответственности церкви за эволюционные нравственные преобразования. Церковь создана не для того, чтобы поддерживать существующий порядок вещей. Одна из её задач – быть пророческим голосом в обществе, соотнося любые существующие порядки с Божьими представлениями о справедливости, называя вещи своими именами и призывая к покаянию как рядовых граждан, так и облеченных властью.
Комментируя историю Иоанна Крестителя, А.Прокопенко пишет: «Эта история не учит тому, что обличать правителей – прямая и постоянная обязанность каждого верующего <…> Ирод был частью того народа, с которым Бог состоял в Завете. Более того, этот царь считал себя верующим и приносил жертвы в храме. Соответственно, обличение его в грехе было делом внутренним, происходящим внутри Божьего народа, но это не то же самое, что политический активизм».
Безусловно, обличение не может быть «постоянной обязанностью» кого бы то ни было, но хотя бы изредка, в тех случаях, когда власть ежедневно совершает массовые преступления, может ли церковь осмелиться на такой шаг? Далее, слово «обличать» совсем не подразумевает оскорблять, чернить, нападать, — это значит указывать на конкретные случаи злоупотребления, лжи, коррупции, насилия и произвола. Обличать значит уважительно напоминать власть имущим о ее подотчетности высшей Власти. Кто еще, если не церковь, обязана и способна делать это в духе кротости и опираясь на истину Божью?
Сегодня в мире нет государств, которые состояли бы в Завете с Богом. Однако есть нации, претендующие на христианскую духовность и традиционные нравственные ценности. Как быть верующему, если религиозные и политические лидеры его страны обосновывают необходимость преступлений христианской верой? Если они цитируют слова Христа о любви, призывая граждан отправляться на войну? Что делать библейскому христианину, когда он видит за церковными кафедрами лжепророков, имеющих «роги подобные агнчим», а говорящих как дракон? Укрыться в комфортной среде единомышленников и помалкивать? Или все-таки говорить правду, хотя бы людям ближайшего круга?
По мнению Алексея, менталитет христовых посланников, как людей не от мира сего, должен радикально отделять их от соотечественников. Для тех, кто имеет такой образ мыслей — «христианин из завоевавшего Иудею Рима будет родным братом или сестрой, овцой из нашего стада, тогда как нехристианин из Иудеи, сражающийся за независимость Иудеи от Рима, будет чужим, волком, с которым нас не связывает ничего, кроме миссии благовестия». Эта идеализированная картина слишком упрощает действительность.
К сожалению, реальность такова, что многие христиане позволили себе обольститься имперской пропагандой и националистическими нарративами. Как следствие, они одобряют преступления власти, а порой и принимают в них прямое или косвенное участие. Парадокс в том, что Библия не запрещает нам общаться «с грешниками мира сего», но категорично призывает не иметь ничего общего «с тем, кто, называясь братом, остается <…> лихоимцем или хищником». Волки в овечьих шкурах могут быть гораздо опаснее обычных волков. Добавлю также от себя, что если с представителями нашего народа нас «не связывает ничего», то и миссия благовестия среди них вряд ли окажется успешной.
Все дело в понимании Евангелия
Сказанное выше подводит меня к второй важнейшей предпосылке, лежащей в основе рассуждений Алексея, — это его крайне зауженное представление о Евангелии исключительно как о вести «личного примирения с Богом». Похоже, что он разделяет это представление с североамериканскими фундаменталистами вроде Джона МакАртура. Д-р МакАртур исходит из того, что единственная цель Бога в мире – это спасение индивидуумов, которых Он избирает из мира для будущего Небесного Царства. Следовательно, единственная ответственность церкви по отношению к миру – это провозглашение вести о грехе и спасении.
МакАртур убежден и в том, что поскольку Царство Божие не от мира сего, то нравственное, социальное и политическое состояние общества не имеет отношения к делу Евангелия. Интересно, могла ли такая формулировка появиться на свет в Нигерии, на Гаити или в Северной Корее? Одно дело, когда безразличие к положению дел в обществе утверждает человек, всю жизнь свободно в почете прослуживший пастором и руководивший семинарией, и теперь получающий за это достойную пенсию. Другое дело – жить в стране, где любая церковь вне закона (или может быть в любой момент сожжена вместе с женщинами и детьми). Одно дело, когда человек пишет богословские труды за персональным компьютером в личной библиотеке, обставленной полками с дорогими книгами, другое – когда за найденную дома часть Библии вся семья будет отправлена в лагерь смерти.
Здесь проявляется одна из характерных черт фундаменталистского богословия: оно навсегда остается пленником того контекста, в котором родилось. Уже целое столетие они видят христианство в двух тонах; им повсюду мерещатся призраки «либерализма» и «социального евангелия». Хотя стоит лишь оглянуться вокруг, чтобы понять, что теории социального евангелия давно канули в лету, что даже классического либерализма в теологии уже давно нет, что евангельское богословие и миссиология развиваются и задаются вопросами, которые не стояли перед церковью в начале прошлого века. Но боюсь, что фундаменталисты даже не пытаются это сделать, у них есть готовые ответы на все вопросы раз и навсегда.
По какой-то ошибке сторонников этого движения называют в наших странах кальвинистами. На самом деле, это гибрид реформатской сотериологии, диспенсационалистской эсхатологии, анабаптисткой экклезиологии и соответствующего отношения к социальным вопросам. Жан Кальвин был убежден, что суверенная власть Христа распространяется на все сферы общественной жизни, поэтому для него не стоял вопрос о том, имеет ли церковь право участвовать в ней? Одним из наиболее ярких носителей такого мировоззрения был премьер-министр Нидерландов Абрахам Кайпер, убежденный кальвинистский богослов и создатель первой политической партии в стране.
Итак, пытаясь сформулировать позицию по вопросу социальной ответственности церкви, было бы неразумно делать это в диалоге только с одной богословской традицией. В современной евангельской миссиологии Благая весть раскрывается как история о плане Бога для мира, охватывающем не только спасение отдельных душ, но всего человека целиком, – его душу и тело, – а также воссоздание творения, разрушенного грехом. Это радостная весть для индивидуумов, общества и творения. Все три страдают вследствие греха, все три включены в искупительный замысел Бога, а значит, все три должны стать частью всеобъемлющей миссии Божьего народа.
С этой точки зрения, церковь видится не просто «ковчегом спасения», в котором верующие пережидают житейские бури, пока Господь не «возьмет их из мира». Церковь – это начаток нового творения, она существует в мире, чтобы являть собой пример ветхому творению, каким могло бы быть российское (или любое другое) общество, обновленное Евангелием. Это люди, которые живут полноценной жизнью среди других людей, но воплощают в себе альтернативную историю: библейский рассказ о преображении падшего творения в новую сущность. В полной мере это преображение произойдет только при возвращении Христа, но уже сегодня Его народ призван служить свидетелем, знаком и инструментом Царства как Божьего замысла для всего мира.
Такая формулировка Евангелия не является чем-то совершенно новым для российских верующих. Сто лет назад евангельские христиане в России проповедовали и старались воплощать на практике целостное Евангелие. Например, И.С.Проханов не считал, что единственная цель церкви на земле – вести грешников в Царство Небесное. Он видел в Евангелии силу, преобразующую внутреннюю и внешнюю жизнь верующих, их личность, семью, отношение к ближним, учебу и работу, искусство и архитектуру, облик сел и городов, образование и науку, общество и государство, политику и экологию.
Но господствующая церковь, а затем и атеистическая власть, сделали все для того, чтобы оттеснить евангельских верующих на задворки общества, загнать их в социальное гетто. После короткого периода свободы в начале XX века наступили долгие десятилетия гонений или крайне ограниченной свободы. Проблема в том, что у многих верующих жизнь в гетто сформировала довольно узкое представление о Евангелии как о бегстве души из мира. Понимание Евангелия как всеобъемлющей истории, которая зовет к критическому пересмотру всех нарративов, — не только частных, но и общественных, – было практически утеряно.
Что дальше?
В условиях тоталитарного общества, охваченного милитаристским угаром, евангельские верующие сталкиваются не только с искушением «политического активизма». Есть иные, не менее сильные соблазны. Первый из них: плыть по течению и слиться в «патриотическом экстазе» с идеями, слепо воспринятыми из формирующейся на наших глазах идеологии. Второй соблазн не менее притягательный: искушение отгородиться от происходящего, укрывшись за «иномирным», внесоциальным пониманием Евангелия. А.Прокопенко выбирает именно этот путь, а его статья представляет собой богословское обоснование для тех, кто осознанно или нет возвращается к безопасной «аполитичной» матрице советского периода.
Ближе к концу своего текста Алексей пишет, что верноподданные Христа, «вслед за своим Царем, полагаются на Божью волю и готовы принимать страдания из Его руки. Их сила в проповеди Евангелия, а не в сражении на мечах или донимании мирских правителей демонстрациями и скандированием политических лозунгов». Осмелюсь спросить: если проповедь Евангелия ограничена спасением души в загробном мире и сугубо индивидуальным морализмом, а руководство церкви выражает безоговорочную лояльность к власти, то о каких страданиях идет речь?
Как мы знаем, Иисус был распят по политическому обвинению, а апостолов упрекали в том, что они «поступают против повелений кесаря, почитая другого царем, Иисуса» (Деян.17:7). Естественно, ученики Христа не призывали восставать против императора, но их проповедь о Царе царей и Господе господствующих делала любую власть относительной, а не абсолютной. Она бросала вызов обожествлению кесаря и, соответственно, всему миропорядку, построенному на этой идее. А сегодняшние христиане проповедуют полную покорность властям, отделяя библейскую этику от сферы общества и политики. Они говорят: «Не твоё дело называть зло злом. Ты не знаешь всей правды. Сердце царя – в руке Господа». Так за что же их будут преследовать?
Фактически, такое богословие будет и дальше содействовать укоренению в российской евангельской среде урезанной версии Евангелия, в которой речь идет главным образом о душе и небесах, а жизнь на земле рассматривается как временный (и, к счастью, недолгий) этап ожидания вечности. На практике, такое положение дел помогает согласиться с предписанной нам ролью секты, которая тихо, в уголочке занимается своими проблемами. Никакого вызова (морального, мировоззренческого) монопольным идеологическим столпам российского общества, его гражданской религии и культу государства такая церковь не бросает, потому что проповедует исключительно индивидуальное обращение от личных пороков.
Когда Евангелие трактуют только как весть о примирении людей с Богом, не выводя из него принципов отношения к духовному, материальному или социальному мирам между ними, то в миссиологии это называется евангелием с «исключённой серединой». Парадокс в том, что отсутствие библейской социально-политической теологии не только серьезно ограничивает миссию евангельских верующих в обществе, но и оставляет их растерянными в период острых социальных кризисов. Не имея ясного представления о том, как оценивать происходящее и какие действия предпринимать, христиане оказываются беззащитными перед господствующими в обществе идеями.
Здесь будет полезно провести аналогию с проповедью западных миссионеров в Африке XIX века. На вопросы новообращенных о том, как быть, когда болеют дети, не уродил урожай или происходит падеж скота, они (с мировоззренческой парадигмой эпохи Просвещения в голове) отвечали, что с этим нужно обращаться к врачам или агрономам: «Евангелие о другом, — оно о спасении твоей души». В итоге африканцы отправлялись с этими проблемами к тем, к кому им было привычно обращаться, к знахарям. Результатом такой проповеди часто становилось двоеверие: по воскресеньям верующие наполняли церкви, а в будни тайно посещали местных заклинателей.
Сегодня, не получая в церкви ясных библейских принципов оценки таких явлений как патриотизм, национализм, отношение к властям и политике, социальная несправедливость, война и проч., многие верующие некритически впитывают пропагандистские нарративы. В этом отношении с легкостью, порой даже незаметно для самих себя, они «сообразуются с веком сим». Как ни печально это сознавать, роль знахаря с успехом выполняет телевизор. Псевдопатриотическая риторика и распевы от «шаманов» многих сбивают с толку, а очевидное противоречие этих идей Священному Писанию остается незамеченным.
Возможно, главная причина востребованности такой теологии сегодня заключается в том, что она снимает с нас любую ответственность за происходящее в обществе и помогает нам переложить её на власть, а в конечном итоге — на Бога. Это объяснимо, ведь говорить и делать правду значит платить за это определенную цену. А что, если это и есть цена нашего исцеления и нашей миссии в России? Ведь те, кто в период серьезных нравственных выборов для российского народа выбрали позицию самоустранения от происходящего, вряд ли смогут рассчитывать на какой-либо моральный авторитет в обществе, когда в будущем снова появится возможность открыто проповедовать Евангелие.
Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что никто не вправе требовать героизма от других, и поэтому в моей статье нет никаких «политических» призывов. Но оставить без внимания статью А.Прокопенко, с ее претензией на единственно правильное толкование социальных вопросов, было бы неверно. Я посчитал нужным предложить альтернативу, ведь именно сегодня, в период кризиса, у многих российских евангеликов, возможно впервые, формируются взгляды на отношение к обществу и власти. Сформировавшись, они будут определять позицию церквей на годы и десятилетия вперед. Вот почему такая дискуссия, на мой взгляд, сегодня важна и даже необходима.
Примечания
[1] А.Прокопенко, “Христианство и зелотство” (01.09.2022). Онлайн-ссылка: https://www.teoblogia.ru/r/article/1670639 (Доступ: 07.06.2023).
Андрей Кравцев — выпускник Trinity Evangelical Divinity School (США) со степенью доктора философских наук (Ph.D.). Защитил диссертацию по теме: “Богословие миссии российских баптистов. Историческая и современная перспектива” [“Russian Baptist Mission Theology in Historical and Contemporary Perspective”]. Она была издана в 2019 году. В течение пятнадцати лет служил в сфере богословского образования и миссии в России. В настоящее время трудится в гуманитарном фонде и занимается основанием новых церквей в Харькове (Украина).
Фото: Pixabay.
© 2023 “Христианский мегаполис”. Материал опубликован с согласия автора. Мнение редакции не всегда совпадает с мнением авторов публикуемых материалов, однако это не препятствует публикации статей, написанных с разных позиций и точек зрения. Редакция не несет ответственность за личную позицию и богословские взгляды авторов статей, точность и достоверность использованных авторами источников, и переписку между авторами материалов и читателями. При цитировании материалов портала “Христианский мегаполис” в печатных и электронных СМИ гиперссылка на издание обязательна. Также укажите следующую информацию: “Данный материал был впервые опубликован в “Христианском мегаполисе”.” Для полной перепечатки текста статей необходимо письменное разрешение редколлегии. Несанкционированное размещение полного текста материалов в печатных и электронных СМИ нарушает авторское право.