«Священный список» в ранней и современной церкви

Вместо введения

Автор данного эссе задается вопросом о природе списка (канона) авторитетных книг, которые оказывают на сознание христиан по всему миру глубочайшее влияние. В чем его суть и какова его история? Читателю предлагается для размышления несколько тезисов, которые заключаются в том, что список книг Библии составлен благодаря экуменическому (вселенскому, мировому) решению христианской общины. Он имеет свою ценность благодаря исторической связи, которая установлена между ее читателями и теми, кто был убежден в своем призвании рассказать нам из первых рук (но и не «без купюр») историю о смерти и воскресении Иисуса Христа. Это означает, что Дух Святой и сегодня может порождать среди христиан ценные истории, проповеди и рассказы, которые могут не в меньшей степени, как и Библия, вдохновлять верующих, но они никогда не станут частью канона. И именно по той причине, что время, когда церковь могла это сделать вместе (т.е. экуменическим образом), безвозвратно утекло, а их рассказы так или иначе не претендуют и не ставят своей целью передать историю о том, какой ранняя церковь по-настоящему была.

Популярное представление о каноне

Что подразумевается под «каноном Библии» или «каноном Священного Писания»? [1] Парадоксально или нет, но для многих христиан священные тексты в каком-то смысле являются скорее сводом непреходящих и универсальных предписаний и правил, нежели документами ранних христианских общин. Порой даже до неприличия: уголовным кодексом церкви, ее официальной конституцией. При этом, они подчеркивают важность толкования, хотя на поверку толкования скорее затуманивают то, что библейские авторы на самом деле говорят.

Например, верующий старается выяснить, как он должен относиться к выбору жениха или невесты, к личному здоровью, к ближнему, а также к государству. Если в случае создания семьи или, скажем, при формировании взгляда на личное спасения читатель «священных текстов» может иметь определенных консенсус и с другими читателями-христианами (по меньшей мере все христиане уверены, что Иисус является Спасителем и Искупителем своих приверженцев), то в отношении к государству, культуре, формам служения и роли христианина в обществе у нас на лицо скорее какофония мнений. Отчего так? Почему христиане не могут договориться, имея под рукой само «Слово Божье», поток словесного парного молока без каких бы то ни было присадок

Проблема скорее в том, что христиане и в первом веке сами не всегда могли договориться по ряду вопросов [2]. Когда русскоязычные читатели познакомились с работами по Новому Завету Джеймса Данна, они впервые узнали о таком понятии, как «канон в каноне». Действительно, в новозаветный период то, что могло устроить Павла, не совсем могло устроить партию Иакова. То, как Павел из Тарса смотрел на закон, могло не устроить тех, кто относил себя к иерусалимской церкви. На поверку получается, что, хотя Библия и является коллекцией 66 книг, они совсем не обязательно представляют во всех случаях единую богословскую картину мира. Это касается и Нового Завета, а дискуссия об учительском служении женщин среди учеников Павла – тому яркий пример. Вероятно, нам не хватает воображения, чтобы представить тот или иной богословский диспут среди авторов Нового Завета. И поэтому нет ничего удивительного, что разговор о составе книг в Новом Завете был снова начат в XVI веке, когда Мартин Лютер поставил под сомнение каноничность книги Иакова и, например, Откровения Иоанна.

Дело в том, что авторы «священных текстов» не ставили себе целью создавать «Библию» [3]. Здесь, как вы заметили, автор намеренно берет такие слова как «Библия» или «Священное Писание» в кавычки. То, что эти книги являются «священными текстами» – очевидно только нам в период, когда споры вокруг канона, по существу, закрыты [4]. Но это совершенно не касается того времени, когда существовал апостол Павел или евангелист Матфей. Что же сделало их работы «священным писанием»? А вот тут ответ очевиден: мы, т.е. читатели. Другими словами, община веры, народ Божий придал Писаниям определенный статус в силу авторитета и влияния, которые сами Писания оказали на поколения читателей [5].

Часто библеисты ссылаются на то, что Библия-де имеет внутренние свидетельства своей актуальности и полезности. Но это очень не критичное суждение. Нет нужды спорить о том, оценивал ли Павел высоко свои собственные богословские работы. В этом нет ничего удивительного. Апостол боролся с иудействующими за место под солнцем. Отчего он должен был быть менее категоричным? И в чем именно отличается Павел от других авторов? Конечно, апостол хотел бы, чтобы его письма читали во многих церквях. Будь его воля, он желал бы, чтобы его письма читали и в Иерусалиме. Но о таком он мог только мечтать. В то же самое время, любой теолог хотел бы, чтобы его книги выходили миллионными тиражами. Павел был таким автором. Следовательно, не стоит думать, что если Павел ценил свои работы в высшей степени, современный богослов целил бы свои работы в меньшей.

Однако я не ответил на вопрос: что сделало Новый Завет «Новым Заветом»? Ответ, хотя и неполный, но прозвучал: сами читатели [6]. Эти читатели (церковь) хранили тексты Матфея, Иоанна или Павла по нескольким причинам. Изложим некоторые из них: (1) В церкви было не так много грамотных людей, которые могли бы произвести в первом и во втором веках литературу, которая свидетельствовала о делах и вере уходящего поколения христиан. Их письменные работы представляли высшую ценность. Но не во всех случаях. Следовательно, (2) их труды в той или иной степени аккуратно свидетельствовали о первом поколении христиан, т.е. поколении очевидцев жизни Иисуса и апостолов. (3) В конце концов, настало время, когда нужно было различать высококачественные историко-богословские труды от низкокачественных умножающихся рукописей. (4) Список книг (канон) образовался в том виде, в каком он имеется сегодня, благодаря экуменическому, т.е. вселенскому консенсусу, который был достигнут к IV-V векам [7].

Так или иначе, церковь в своем экуменическом формате (тогда еще не было разделений) начала постепенно договариваться [8] касательно определенного числа (27) книг, которые так или иначе аккуратно свидетельствовали об истории, вере и делах ранней церкви. Это, собственно, и есть наше определение канона и самого Нового Завета. В каком-то смысле, это также справедливо для Израиля и его священных книг – они свидетельствуют о делах Яхве, а также о верованиях и жизни Его народа Израиля.

Со временем к этому списку стали относиться с некоторым придыханием, и он получил торжественные эпитеты: «Писания», «Священные Писания», «Библия» и, конечно, «Слово Божье». Эту книгу (на самом деле «Книги») стали боготворить, почитать и даже – что греха таить – кадить и целовать во время богослужений (в РПЦ МП). Православный вы или баптист, вы, тем не менее, незаметно для себя раз да в этом «каждении» участвовали… Однако вся ирония заключается в том, что даже слово «Библиа» – это вовсе не одна книга (т.е. как “Библион”); «Библиа» – это (греч. «книги») том, состоящий из многих-многих книг! В нашем западном каноне их 66 (39 книг Ветхого Завета плюс 27 Нового Завета).

Да, свидетельство авторов «Писания» во многом едино. Но есть и масса отличий. Подрывают ли эти расхождения религиозную веру человека? Нет, конечно. А вот наши догматы и предубеждения – скорее да. И тут мы вернемся к началу: о чем говорит «Библия»? Как уже было сказано, такие вопросы, как создание семьи или отношение к спасению «Библией» освещаются достаточно последовательно, отражая внутреннее единство. Но, вот, что касается свидетельства «Библии» об описании жизни Иисуса или апостолов, о государстве или культурных вопросах, о позиции христианина о предметах, актуальных для секулярного общества, – «Библия» либо (1) молчит, (2) дает обобщенные рекомендации или же (3) предлагает несколько нарративов, т.е. повествований.

Вот, что касается Луки и Павла. Лука постоянно идеализирует историю церкви. В ее истории Павел становится второй копией Иисуса. Апостол до того хорош, что проявляет всякую субординацию иерусалимским старейшинам, хотя, судя по переписке с галатийскими христианами, он произнес бы целую чуму на весь этот Иерусалим с его лже-апостолами (см. переписку Павла с галатами). Почему же Лука так идеализирует Павла? Да потому, что он любит церковь и ее историю. Так делают все деноминационные историки. Почитайте, например, И.С.Проханова. В своем произведении «В котле России» он постоянно идеализирует свое служение. Так он поступает, потому что хочет ободрить своих читателей в СССР. Однако, согласно его письмам, его образ выглядел намного скромнее.

Означает ли это, что Деяния Павла в меньшей степени учат нас о «достоверной истории ранней церкви»? Тут палка о двух концах. Одному Деяния учат точно: Лука – это человек. Такой же, как и мы все вместе взятые. Это нас по-настоящему утешает. Но это также нас учит. Когда мы читаем, как при жизни апостолов – и Павла, в том числе, – Евангелие торжественно проходит путь от Иерусалима через Самарию прямо в Рим, мы видим и понимаем то, как на самом деле должна вырастать Проповедь. Это то, как ретроспективно видел Провозвестие Лука со стороны. Но также Павел и Иаков. И это то, как Благовестие должны мы сегодня увидеть сами.

Другими словами, авторы «библейских текстов» – это те рассказчики, которые пишут в контексте принятых в их время «конвенций» [9]. Они будут горячо и уверенно доказывать, что центральной вестью их работ является достоверность воскресения Божьего Сына. Но то, как они на это воскресение смотрят, а также то, как церковь об этом событии рассказывала в последующие семьдесят или сто лет, тут авторы могли бы разойтись, т.е. могли не договориться по поводу литературных средств для описания этого предмета разговора. Вот это и является второстепенным. Полагаем, что такая поговорка, как «сказка – ложь, да в ней намек» только половинчато объясняет смысл библейского текста. Библейское повествование не является сказкой, но историей, в которой есть элементы авторского творчества. Урок же доброму молодцу заключается не столько во лжи, сколько в нравственном замысле автора, который, пусть и приукрашенный, может стать средством для приготовления еще одной кастрюли каши, как если бы из использованных продуктов, можно было бы сделать еще один суповой набор. Это похоже на мать, которая объясняет своему любопытному отпрыску, что в действительности она нашла его как-то прекрасным днем в капусте. Ложь ли это? Это как посмотреть. В научном и юридическом смысле – ложь. Но в «мифологическом» – нет. Но кто сегодня мыслит научно? Редко и не всегда. А «Библия» была написана именно по такому случаю и для таких людей, кто за редким случаем и, скорее, по «праздникам» может думать и судить научно. Но это справедливо в случаях мифа и саги. Это вовсе не означает, что творческие приемы совершенно затмили исторические детали и данные. Скорее, послужили декорацией.

Однако, вернемся снова к канону. Многие уже привыкли к такому теоретическому положению, что Библия (здесь «Библии»), а именно, Новый Завет, стала существовать в том виде, в каком она имеется сегодня, довольно рано. Таким образом, ересью смело и самоотверженно объявляется то, что не резонирует с богословием 27 книг греческого Нового Завета. Однако, сегодня христианину очень трудно себе представить, что новозаветная церковь первые четыреста лет прекрасно существовала без всего «комплекта» книг. Каждая церковь имела свои списки книг, своих учителей и свое учение (тому пример сирийская община Дидахе). Хотелось бы напомнить читателю, что канон стали признавать в том виде, в каком он есть сегодня, лишь к концу четвертого века (классический случай – это пасхальное письмо Афанасия Александрийского 367 года) [10]. Самое занимательное (если не интригующее) заключается в том, что ни один Вселенский собор не поднимал вопрос канона (исключением является VI Собор в 681 году, где разбирался вопрос посланий Климента, однако, к этому времени вопрос канона уже давно был решен, а пятый-шестой Собор по сути был дополнением к шестому Вселенскому постфактум).

Вопросы канона пытались решить на таких синодах, как: гиппонский (393 г.), карфагенский (397-419 гг.), и потом он был принят вторым правилом вышеупомянутого пятого-шестого трулльского собора (691-692 гг.). И, даже после принятия этими африканскими синодами списка из 27 книг, еще долго на востоке: в Сирии, Эфиопии и других местах не пользовались авторитетом определенные документы. На раннем этапе церкви не принимались некоторые соборные послания (например, 2 Петра и 2-3 Иоанна). Долгое время не принималась книга Откровение: лаодикийский поместный собор (364 г.) отверг это произведение. К тому же, книга Апокалипсис не читается во время литургический чтений в Восточной церкви до сих пор [11].

На это можно ответить, что церковь канон все же приняла. Мы пользуемся им поныне. Однако ирония заключается в том, что для христиан-протестантов окончательным авторитетом в этом случае являются отцы церкви: ведь именно эти древние самостоятельные писатели и епископы, во-первых, этот список книг приняли, и, во-вторых, что парадоксально, демонстрируют определенную какофонию мнений ввиду этого сложного феномена.

Климент Александрийский считает послания Климента Римского каноническими. Да что тут Климент, апостол Иуда (1:9,14) считает, что книга Еноха и Успение Моисея – такие же «канонические книги» (если им вообще было знакомо понятие «канонический») на ряду с другими ветхозаветными книгами [12]. Вероятно, именно поэтому в каноне эфиопской церкви книга Еноха находится в списках книг Ветхого Завета. В то же самое время армянская и сирийская церкви включили в свой список Третье послание Коринфянам. Многие кодексы имеют разные списки. Некоторые имеют в конце без всяких ограничений послания Климента, а другие – послания Варнавы и Пастыря Ермы. Поэтому, если мы считаем, что церковь все таки разобралась с этим вопросом, хочется заметить, что не вся церковь и не в одно и то же время [13].

Авторское определение канона

Ввиду этого мы можем, тем не менее, сформулировать некоторое решение, правда, опираясь при этом на некоторые предубеждения. Посмею предложить свое понимание канона.

Известно, что канон – это список (более точно, «правило», хотя это именно утвержденный список авторитетной литературы). Большинство христиан, следовательно, убеждены, что только книги Нового Завета в отличие от книг, не попавших в канонический список, являются богодухновенными. И в таком случае богодухновенность определяет авторитет той или иной книги в качестве критерия. Так вот, с этим очень трудно согласиться. Можно утверждать, что в действительности многие книги, не попавшие в Новый Завет, являются богодухновенными. Однако древние верили, что все писатели, а именно, поэты и оракулы – являются водимыми Богом или богами, т.е. в хорошем смысле слова «одержимыми». Так, Сократ говаривал, что его сопровождает «демон», другими словами – муза. Продолжу далее. Богодухновенными (боговдохновенными) произведениями считались и Дидахе, и Мудрости Сираха, и Молитва царя Манассии. Ими, следовательно могут быть работы Честертона, Льюиса, Янси и многие другие. Христиане, представьте себе, зачитываются ими, покупают эти книги. Они вдохновляют верующих не меньше, чем книги Нового Завета. Если посудить о богодухновенности, взяв за критерий эмоциональный и интеллектуальный эффект, то многие проповеди, согласно таким критериям, будут не менее эффектны, чем чтение псалмов во время заутренней. Однако можно справедливо задать вопрос: почему тогда книги средневековых или современных авторов не принимаются в канон. Ответ прост и очевиден: даже, взяв во внимание гениальность богословских произведений, их нельзя принять в канон Нового Завета, так как невозможно сегодня достичь экуменического, т.е. вселенского консенсуса и договоренностей среди верующих и церквей в решении этого вопроса. Если ранняя церковь с трудом и не полностью согласилась в отношении каноничности 27 книг, то нет никакой уверенности, что она договорится по новым книгам, т.к. церковь сегодня разделена.

Другими словами – и это центральная идея данной статьи – творческая богословская работа продолжается и после фиксации канона. Фактически, различие между инспирацией (вдохновение авторов на написание Библии) и иллюминацией (вдохновение читателей на понимание Библии) – искусственное деление. Современные проповедники, пасторы и богословы не в меньшей степени способны вдохновлять и преобразовывать жизнь миллионов людей через свои проповеди и книги, как и авторы Библии. Но все же между ними (древними и современными богословами) есть техническая разница. Об этом будет написано ниже.

Во-втором случае, за критерий принятия той или иной книги Нового Завета принимается безошибочность автора как безукоризненного докладчика, описывающего основные события, скажем, из жизни Иисуса. Однако синоптическая проблема выбивает этот критерий у нас из под ног, т.к. евангелисты, которые оставили после себя четыре жизнеописания, не являются историками в современном смысле этого слова. Да и сами они использовали различные источники, вследствие чего современному библеисту очень сложно поверить, что евангелисты были уникальными очевидцами жизни Христа и апостолов.

Первый и второй пункт весьма взаимосвязаны. К тому же 2 Тимофею 3:16 скорее подтверждает наши основные тезисы, т.к. в этом отрывке автор не говорит о непогрешимости. Его взгляд на богодухновенность скорее прагматичен. Писания согласно ему: (1) дают мудрость во спасение, (2) полезны в деле учения, (3) обличают, (4) исправляют, (5) наставляют в праведности, (6) доводят до совершенства (7) и делают готовым к добрым делам.

Но ведь и современные произведения пасторов и богословов стремятся именно к этому. Соответственно, Павел пытается здесь сделать акцент не на безошибочности, а на пользе. Он говорит о ней, так как богодухновенность сама по себе никак не классифицируется и не верифицируется. Она скорее является качественным понятием, в каком-то смысле – самоценным. Никто, как и было упомянуто, не будет исключать, что эти квалификации Писания свойственны для многих христианских литературных классиков древности и современности! Но они: (1) экуменически не признаны и (2) не предлагают исторической ценности, то есть не устанавливают преемственности с древней церковью [14]. Последнее важно, т.к. преемственность гарантирует связь как идентичность.

Эти два пункта учреждают фундаментальное различие между древними авторами Библии и современной богословской мыслью.

Подобные наблюдения можно расширить и снабдить большими примерами и аргументами. Но тут необходимо напомнить следующее: создание канона было долгим процессом. Его необходимость и важность были подсказаны внешними причинами (гностики и еретики), а не внутренними (все прекрасно жили со своими собственными книгами). Другими словами, церковь на экуменическом уровне попыталась договориться (и в некоторых случаях неуспешно), какие книги, ввиду нашего церковного разнообразия, мы вместе будем читать, и только потом – какие нет. Успев создать канон признанных книг в пределах первых четырех-пяти веков, церковь как бы договорилась между собой: «больше мы туда ничего общепризнанного не добавляем». С тех пор все общины пошли своим путем, обзаводясь и далее своими собственными произведениями как знаменами и флагами отличий. После окончательной фиксации различий между Восточной и Западной церквями, тем более после Великой Схизмы, говорить о списке обязательной и общепризнанной литературы уже не имело никакого смысла. И было даже невозможным мероприятием. Однако, уже существующий и зафиксированный список мог так или иначе гарантировать историческую связь и родство между двумя церквами. Протестанты, чье появление было подсказано сменившимся духом времени, эту связь еще более выявили и упрочили. Она гарантирует им связь с новозаветной церковью, а также так или иначе – с современными им Восточной и Западной. Сегодня актуальность их претензии на связь с исторической древней церковью совершенно не утрачена.

Другими словами, церковь больше ничего не добавляет к канону, в большей степени не потому, что произведения и богословия, рожденные позже в ее лоне, не являются богодухновенными, а скорее потому, что поместным церквям сегодня бы пришлось нелегко в попытке договориться о том, что является общим и частным, экуменически полезным или нет.

Тем не менее, список новозаветных книг по прежнему является уникальным феноменом. Этот список представляет, прежде всего, историческую ценность: его книги свидетельствуют о вере, практиках и делах ранней церкви. Сегодня современная церковь стремится лишь откалибровать свое видение жизни под видение жизни ранних христиан. И когда она это делает, то призывает к действию силы и влияния Святого Духа. Не в меньшей степени тот же самый Дух действует и через современных авторов и проповедников. Однако никакие современные произведения – даже если они по своей глубине мудрости и проницательности превосходят послание Иуды – не могут дать того, что предлагают книги Библии. Они представляют нам взгляд на жизнь Израиля и первых христианских общин.

Примечания

[1] Многочисленные введения в Новый Завет чаще всего постулируют проблематику канона, нежели пытаются дать богословское освещение вопроса библиологии и природы Писаний. Чаще всего это происходит в силу нехватки места и тематических ограничений. См. например, Eduard Lohse, Entstehung des Neuen Testaments, ThW 4, 2te Aufl. (Stuttgart: Kohlhammer, 1975), 12-17; Philipp Vielhauer, Geschichte der urchristlichen Literatur: Einleitung in das Neue Testament, die Apokryphen und die Apostolischen Väter (Berlin-New York: Walter de Gruyter, 1978), 774-786; Dennis C. Duling and Norman Perrin, The New Testament: Proclamation and Parenesis, Myth and History, 3d ed. (Belmont: Wadsworth Publishing, 1993), 130-139; Bart D. Ehrman, The New Testament: A Historical Introduction to the Early Christian Writings, 3d ed. (Oxford: Oxford University Press, 2004), 1-15; Carl R. Holladay, A Critical Introduction to the New Testament: Interpreting the Message and Meaning of Jesus Christ, (Nashville: Abingdon Press, 2005), 26-38; Udo Schnelle, Einleitung in das Neue Testament, 5te Aufl. (Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2005), 18-26; Martin Ebner and Stefan Schreiber (eds.), Einleitung in das Neue Testament (Stuttgart: Kohlhammer, 2008), 9-52.

[2] См. работу Ernst Käsemann, „Begründet der neutestamentliche Kanon die Einheit der Kirche?“ in Exegetische Versuche und Besinnungen. Auswahl (Göttingen: Wandenhoeck & Ruprecht, 1986), 84-93. Кеземен среди прочего считает, что наличие четырех Евангелий вместо одного уже говорит о существующих – пусть незначительных – расхождениях во взглядах на христологию в первом и втором веках. Продолжая мысль Кеземана, хочется отметить, что Евангелия по всей видимости рождались не только благодаря творческой деятельности отдельных авторов, но также благодаря богословской повестке общин, которым они предназначались. Поэтому в преамбуле мы заявили, что тексты нам достались не без купюр. Следовательно (стр. 91), христианский канон утверждает скорее не единение церкви (см. заглавие «Утверждает ли новозаветный канон единство церкви?), т.к. его в самом начале и не было, а различные христианские направленности, т.е. уже имеющееся конфессиональности.

[3] В этой связи, среди прочих вопросов канона, консервативные библеисты размышляют над следующей ситуацией: если бы мы нашли очередное письмо Павла, включили бы мы его в канон? Многие полагают, что нет. Канон закрыт. Мы же полагаем – почему бы нет? Но, к сожалению, христиане в этом вопросе уже не смогут договориться. См. ниже.

[4] В принципе, в Библии вообще не поднимается вопрос конкретного списка книг, т.е. канона per se. Павел ни разу не перечислил «христианского списка» для чтения. Примечательно, что Иисус дал заповедь: «Возлюби Господа всем сердцем, разумением и душой и ближнего как самого себя», но не “возлюби Библию”. Такая постановка вопроса евангельскому христианину в принципе не знакома.

[5] Яркий тому пример Игнатий Антиохийский. Чтение посланий Павла произвело на него такое впечатление, что он цитирует его по памяти, как если бы это чтение происходило на ежедневной основе. Он также цитирует Евангелие от Иоанна, но ни разу не сопровождает свои косвенные цитаты фразой «как написано» или «как говорит Писание». Он цитирует Ветхий Завет три раза и все три раза сопровождает цитаты словами «как написано».

[6] Брюс Мецгер считает, что исследовать процесс канонизации текстов Нового Завета очень трудно. Б.М.Мецгер, Канон Нового Завета: Возникновение, развитие, значение (М.: ББИ).

[7] Именно поэтому мы не сможем ничего более добавить к канону, найди мы еще пяток писем Павла или Иоанна, т.к. «канон закрыт». Еще раз: христиане во вселенском масштабе не смогут «договориться». У нас нет соответственного органа (собора, синода, «священной конгрегации» и проч.), который мог бы это решение узаконить. Иначе рассуждает Стивен Форвинде, который убежден, что создание канона и его закрытие – это Богом инициированный процесс. Steven Voorwinde, “The Formation of the New Testament Canon,” SV 60 (1995), 12.

[8] Климент Римский в своем послании к Коринфянам, например, называет Священными Писаниями именно Ветхий Завет, тогда как об учении Иисуса или Павла он отзывается в следующих выражениях: «вспомните слова Господа Иисуса» и «поучайтесь посланием Павла». Со всей очевидностью можно сказать, что ранняя церковь в лице Климента еще не считает учение Павла частью Писания. Да, к его времени христианская община стала располагать библиотекой, где имелись в определенном количестве письма Павла, однако между Ветхим Заветом и его посланиями еще чувствуется разница.

[9] Cм. словарь иностранных слов: Convention – «принятое правило; обычай; традиция; правила поведения, условность, практика» или вот так: «модель поведения, включающая в себя действия, которые сформировали привычку; совершаются членами социальной общности в определенной ситуации и совпадают с ожиданиями всех прочих членов социума».

[10] Автор этой статьи разделяет «крамольное мнение», что именно Афанасий способствовал канонизации (т.е. по сути сакрализации») 27 книг. Как основной борец никейской христологии, Афанасий безусловно своим авторитетом оказал бесспорное влияние на умы последующих поколений. Когда синод в Риме (382 г.) принимал решение по поводу 27 книг, он не мог это сделать без оглядки на знаменитое пасхальное обращение александрийского епископа. Синоды в Гиппо и Карфагене по сути ратифицировали решение римской церкви, которая, как мы сказали, могла находиться под влиянием Афанасия. Далее раскрутка цепочки «влияний» была лавинообразной. Исключением этого влияния были церкви в Эфиопии и Сирии.

[11] В этой связи Мецгер разумно задает вопрос: можно ли считать канон Нового Завета окончательно сформированным и имеет ли смысл искать канон внутри канона (Мецгер, Канон)?

[12] Автор книги “Дидахе” также цитирует неизвестный апокриф (1:6, «Но и о сем также сказано: пусть милостыня твоя запотеет в руках твоих, пока ты не узнаешь, кому дать»), что сообщает нам важную идею: где-то в транзитный период некая изолированная сирийская община наряду с Евангелием от Матфея (или другим устным источником, который был использован евангелистом Матфеем) цитирует не только апокрифические работы (но не для той церкви в конкретный период времени), но считает, что сама способна создавать руководства для общинной жизни (что заметно по рекомендациям автора назначать епископов и дьяконов). При этом явно, что она не прибегает к авторитету Павла. Другими словами, там есть группа учителей, которая создает некий документ-руководство для внутреннего использования, хотя и называют его «Учением 12 апостолов». В этом и заключается ее некая изолированность.

[13] Проблема принятия канона также напоминает проблематику принятия решения Вселенских соборов, на что автор пытался обратить внимание русско-язычных читателей в своей статье об авторитете в православии: В.Шлёнкин. «К вопросу авторитета в восточной православной традиции. Протестантский взгляд». Богословские размышления (9) 2008.

[14] Здесь, пожалуй, можно согласиться, что не все книги Нового Завета предлагают историческую ценность в смысле описания именно жизни Иисуса и первых общин. Например, Послание к Евреям есть исключительно христологический трактат, а зарисовки автора о жизни ранней церкви минимальны. С другой стороны, эта книга приоткрывает завесу на то, как авторы ранней церкви пытались осмыслить феномен и событие Иисуса.

© 2016 В.Шленкин и “Христианский мегаполис”. Материал опубликован с разрешения автора.

Photo: Pixabay

Примечание: Мнение редакции не всегда совпадает с мнением авторов публикуемых материалов, однако это не препятствует публикации статей, написанных с разных позиций и точек зрения. Редакция не несет ответственности за личную позицию авторов статей, точность и достоверность использованных авторами источников и переписку между авторами материалов и читателями.

При цитировании материалов портала “ХМ” в печатных и электронных СМИ гипер-ссылка на издание обязательна. Для полной перепечатки текста статей необходимо письменное разрешение редколлегии. Несанкционированное размещение полного текста материалов в печатных и электронных СМИ нарушает авторское право. Разрешение на перепечатку материалов “ХМ” можно получить, написав в редакцию по адресу: christianmegapolis@gmail.com.